Дети Агамемнона. Часть I. Наследие царей
Шрифт:
Царевна наблюдала за братом, который к концу своей речи стал выглядеть так, словно его мучила лихорадка. Эгисф вцепился руками в кресло, а на его виске набухла жила. Странная мысль промелькнула в голове Ифигении… Озвучивать ее явно не стоило. Но разве могла царевна смолчать, не попытавшись выяснить правды?
Не сводя глаз с Эгисфа, она заговорила:
— Твои слова полны пыла и настойчивости. Но что таится за ними? Почему ты так взволновал и разгневан, дорогой брат?.. Быть может, тебя терзают горечь и страх оттого, что ты не в силах изменить предначертанного природой?
Эгисф откинулся
— Ты спал со множеством женщин — без разбора, лишь следуя зову плоти. С юных лет тебе, царевичу, были доступны все дворцовые служанки, но ты не пренебрегал и простолюдинками. В этом вы с Орестом совершенно не похожи — старший брат был осторожным в выборе любовниц… Однако ни одна твоя женщина не понесла! Ни единого раза ты не призывал во дворец старух, которые бы занялись устранением последствий… А на женской половине дворца часто обсуждают, что царские прихоти становятся все более дикими и ненасытными. Теперь я догадываюсь, почему так происходит! Ты пустой куст, Эгисф, который не принесет плодов. Ведь так? Ты не продолжишь род Атридов… и потому тебя отталкивает мысль о будущем нашего царства. Твой ум занят лишь собой.
Эгисф хранил молчание. Лишь высоко вздымавшаяся грудь выдавала его чувства.
— Что оставит после себя владыка, которому нет дела до судьбы его царства? Возможно, Атрей и Агамемнон не отличались дальновидностью, но они думали в первую очередь о достоинстве Микен, сами шли с войском в походы. Наш отец ведал не только чувство собственного величия, но и снискал народную любовь. Добьешься ли ее ты, прячась за стенами дворца и заботясь исключительно о себе?.. Бедный мой брат, мне жаль тебя. Искренне жаль.
Эгисф поднялся с трона и неторопливо направился к Ифигении. Ощущая растущую с каждым шагом угрозу, царевна вздрогнула, но продолжила говорить:
— Как же ты не боишься Ореста, дорогой Эгисф? В его жилах течет такая же кровь, и наверняка он способен зачать наследника. Что, если ему не понравятся перемены в Микенах?.. О, Эгисф, если я неправа, так скажи мне об этом! И я на коленях буду умолять тебя о прощении за грубость. Если же мои слова верны, то я боюсь за судьбу микенского царства, как никогда прежде…
Она с нарастающим страхом следила за приближающимся Эгисфом, а царь не сказал ни слова, пока не подошел почти вплотную.
И тогда он ее ударил — ладонью, наотмашь.
После первого удара Ифигения устояла, однако второй, еще сильнее, повалил ее на пол. На какой-то миг сознание померкло.
Царевна очнулась, ощущая в голове свинцовую тяжесть. Эгисф стоял над ней и что-то говорил, но слова казались Ифигении далеким гулом. Приложив немалое усилие, она все же смогла разобрать речь брата. И то, что он сказал, звучало как приговор:
— …такая же безрассудная и глупая, как Электра. Мать, к счастью, уже отослала ее. А я лично разберусь с тобой. Ты будешь сослана в самый дальний храм Артемиды, который стоит на границе с землями диких племен. Туда отправляют неугодных женщин: надоевших любовниц, нежеланных дочерей… и дерзких царевен, не умеющих держать язык за зубами! Самое подходящее место для такой как ты. И винить в случившемся ты должна лишь себя! Поняла меня, сестра?.. Виновата только ты!
Царевне казалось, что она видит тягостный, страшный сон. Слова брата выжигали ей душу. Осознание, что ее изгоняют до конца дней, заставило Ифигению съежиться в клубок. Эгисф, глядя на это, издал короткий смешок:
— Наконец ты снимешь со своих плеч груз беспокойства о Микенах, сестрица. Ни высокий род, ни хлопоты о судьбе мира не будут волновать деву, которая посвятит себя служению высшим силам! Ты отправишься на корабле, загруженном дарами богине от верных Микен. И пусть Артемида будет благосклонной к моему правлению… а заодно приютит одну непокорную дурочку. Уж я не поскуплюсь.
Настроение царя явно улучшилось. Последние слова Эгисфа прозвучали насмешливо, с явной издевкой:
— Вместо выгодного замужества тебе уготована иная роль, еще более славная — быть жрицей, сестра. Готовься к отплытию! Я прикажу скорее снарядить корабль и устрою тебе красивые проводы, какие положены микенской царевне… А вздумаешь еще раз раскрыть свой поганый рот — будет хуже, обещаю.
Наступило молчание. Ифигения лежала на холодном полу, дрожа всем телом и даже не пытаясь подняться.
Она не заметила, как Эгисф покинул мегарон.
Глава 22
Сильное течение то и дело сносило микенские суда в сторону, сбивая с намеченного пути. Орест и его команда странствовали уже долгое время: остались позади переменчивая осень и зима с ее штормами, однако время от времени еще случались дожди и сильный ветер. Из-за них порой приходилось устраивать долгие стоянки: порой микенцы пользовались гостеприимством рыбаков в прибрежных поселениях, а иногда разбивали лагерь на пустынных островках.
Ореста порой тяготила оторванность от новостей о происходящем в мире. Не то чтобы он скучал по дому, к которому никогда не был особенно привязан, однако ему не хватало общества любимых сестер и старого Телефа, а перед мысленным взором часто вставал облик рыжеволосой критской царевны. Пожалуй, Гермиону он вспоминал куда чаще, чем следовало бы…
Тем не менее ему хотелось продолжать свое странствие. Глядя на очертания новых берегов, поражаясь удивительным обычаям и одежде местных жителей, микенский царевич чувствовал себя рыбой из маленького озера, которая открыла для себя величие морских глубин. Маленькими шагами Орест познавал мир, неведомый прочим обитателям Львиного дворца. Он проживал каждый день с наслаждением, нисколько не утомляясь от хлопот и тяжелой работы; новый опыт и многочисленные открытия волновали его и доставляли великую радость.
Так текло время для сына Агамемнона. О том, что происходило в Микенах, он не имел ни малейшего представления, а потому не испытывал беспокойства на этот счет. Но вскоре все изменилось.
В тот вечер Орест решил дать гребцам отдохнуть и отправился на поиски места для длительной стоянки на каком-нибудь островке. Команда устала сражаться с ветром, поэтому известие о трехдневной передышке встретила с энтузиазмом. Правда, возвышающаяся над морем, поросшая кустарником скала, на первый взгляд, плохо подходила для этой цели… Но ничего лучшего поблизости не было, поэтому микенские суда направились к единственному клочку суши на горизонте.