Дети Атлантиды
Шрифт:
— Я это запомню, — сказала Ферн.
— Дверь уничтожена, — продолжал Рэггинбоун, — Атлантида уничтожена. Ключ должен быть похоронен на дне моря. Там он был найден.
— Что случилось с обломками? — спросила Ферн.
— С обломками?
— С обломками Двери. Они здесь или там?
— Какое это имеет значение? — слегка пожал плечами Уилл.
— Надеюсь, что это неважно, — ответил Рэггинбоун, но лоб его нахмурился.
В беседе наступила пауза, уровень бренди в бутылке понизился, глаза Лугэрри плотно закрылись, хотя уши ее время от времени подрагивали.
— Переночуете? —
— Спасибо, — сказал Рэггинбоун, явно удивленный приглашением, — но вряд ли. Я потерял привычку спать под крышей. Теперь для меня лучше всего пещеры, разные пещеры. Это более естественно. Лугэрри может остаться здесь, если вы нервничаете.
— У нас все будет в порядке, — сказала Ферн, — так или иначе, но Пигуиллен должен вернуться, ведь так? Раз Элаймонд мертва. Я знаю, что вы его не любили, но было бы правильно, чтобы он оказался здесь. Он принадлежит этому дому.
— Больше не принадлежит, — сказал Наблюдатель не то мрачно, не то печально. — Смерть может уничтожить заклятие, но не восстанавливает жизнь. Меня Элаймонд превратила в камень, а домашнего гоблина просто уничтожила. До чего же мстительна!
Она хотела, чтобы я страдал и думал о своей судьбе, но мэлморт ее не интересовал. Она выжала его душу из тщедушного тельца и отбросила как ненужную тряпку. Не печальтесь о нем. В конечном счете, возможно, это и к лучшему. Несчастья и одиночество слишком долго мучали его рассудок.
— Я рад, что Элайсон умерла, — сказал Уилл. — Она это заслужила.
— Я тоже так считаю, — сказала Ферн.
Когда она, в конце концов, отправилась в кровать, от слабости у нее кружилась голова. Этот долгий день показался ей столетием. Ферн с неясной надеждой всматривалась в углы и тени, но нигде ничего не видела. Казалось, дом потерял свою индивидуальность, теперь это был всего лишь набор комнат. Углы и тени больше не таили секретов. Домашний гоблин исчез, исчезла и ведьма, а ключ от Смерти и Времени был потерян навсегда.
Утром Ферн собрала букетик полевых цветов и поставила их в банке на подоконнике в кухне.
— Не для того, чтобы горевать, — сказала она себе, — а для того, чтобы помнить.
В тот же день нашли Элаймонд. Ее тело прибило к берегу Ярроу в том месте, где деревья низко склонялись к воде. Ее волосы, пойманные водорослями и сучьями, упавшими с деревьев, колыхались по поверхности воды тусклой, бесформенной массой. Молодой констебль, который помогал вытащить ее из воды, впервые столкнулся с мертвым телом; он сел на корточки и опустил голову к коленям. Даже его старший компаньон сказал, что «в нем все перевернулось», не столько из-за шрамов, ссадин, ушибов на лице и слизи, сочащейся изо рта, сколько из-за ужасного пустого взгляда. Казалось, будто ее глаза смотрели в бездну еще более страшную, чем картины ада. Следствие определило, что она утонула. Формальное опознание провел Ролло. Гас Динсдэйл описал так называемое наводнение, а Ферн, стараясь выглядеть как можно более юной и измученной, ссылалась на потерю памяти. Следователь оказался добрым. Робин испытывал угрызения совести. Он срочно возвратился из Штатов. Несмотря на то, что Ферн старалась его успокоить, он проклинал
Позже, когда Мэгги Динсдэйл спросила у мужа, о чем он задумался, он ей ответил:
— Я перекинулся парой слов с одним парнем из лаборатории. Он, правда, не упомянул об этом в своем заключении, но был поражен тем, что, судя по всему, Элайсон утонула в соленой воде. — Гас помолчал. — Она в море, сказала Ферн. В море…
И непонятно почему, но Мэгги пробрала дрожь.
Хоронили Элайсон в Лондоне. Робин поехал. Ферн уклонилась. Она с облегчением заметила, что со смертью Элаймонд ее влияние на Робина полностью испарилось, и, казалось, что он слегка сбит с толку собственной рассеянностью, однако он легко пришел в себя. Очень скоро тон его стал таким покровительственным, что Ферн стала подумывать о том, как бы отвлечь его внимание от Йоркшира.
— Мы на пару недель поедем на юг Франции, — заявил он детям, когда вернулся с похорон. — Я пил кофе с Джэйн Клиари, они приглашают нас на виллу. Она была в шоке, когда я рассказал ей всю эту историю. Вам хочется туда поехать, а? — Он с надеждой посмотрел на дочь. — Тебе никогда особенно не нравилось жить здесь.
Но Ферн ответила уклончиво. Несмотря на то, что ее приключения, казалось, закончились, ей не хотелось уезжать. Рэггинбоун по-прежнему бродил по окрестностям, Лугэрри продолжала наведываться в кухню.
— Пес, которого мы иногда подкармливаем, — объяснял отцу Уилл, — принадлежит одному местному, правда, немного странному человеку.
Робин, который посчитал, что нужно показать любовь к животному, хотя он вовсе и не любил животных, принял это объяснение, не задавая лишних вопросов. Он поглаживал Лугэрри, с удивлением замечая, что взгляд ее желтых глаз ему неприятен. Это был всего лишь один из фактов, которые создавали в нем внутренний дискомфорт. И это его беспокоило. Он не мог понять, отчего в нем постоянно присутствует тревога.
— Ну, вы хотите поехать во Францию? — повторил он, почти умоляя.
— Да, конечно, — ответил Уилл с преувеличенным энтузиазмом.
Ферн, глядя на них отсутствующим взглядом, не сказала ничего.
Из разговоров с другими родителями Робин знал, что подростков часто бывает трудно понять: они проводят время, мечтая о друге или о подруге, нервничают по поводу результатов экзаменов, окутывают себя дымкой отчуждения, что может быть результатом наркотиков или усиленной работы гормонов. Но Ферн вовсе не была таким подростком.
— С тобой все в порядке, старушка? — неуверенно спросил Робин.
— Да, папочка. Конечно. Все нормально.
— Обычно ты так любила ездить во Францию.
— Да я просто не в настроении, вот и все.
Она огорчена смертью Элайсон, подумал Робин. Вот в чем дело. Она, возможно, в чем-то винит себя.
— Мне нравится здесь, — продолжала Ферн, слегка улыбнувшись. — Не волнуйся, папочка. Думаю, что спустя некоторое время я буду чувствовать