Дети большого дома
Шрифт:
Итак, никому и в голову не могло прийти, что Макавейчук — это не Макавейчук. Не знала этого и жена, любившая мужа и считавшая его одним из самых хороших людей на свете; не знал этого и сын, восторженный комсомолец, в первые же дни войны ушедший в армию защищать родную Украину от вторгнувшихся фашистских орд.
Не знали они, что Опанас Макавейчук — в действительности Зикс Вольф, с юношеских лет занимавшийся шпионажем. В 1916 году, молодым человеком, он был заслан в Россию, поступил в царскую армию. В стране происходили величайшие исторические событии. Он был свидетелем и даже участником этих
Затаив дыхание, Митя и Коля смотрели в щель забора на Опанаса Макавейчука, свободно и спокойно говорившего по-немецки с фашистским генералом.
— Как долго они говорят! — выразил недовольство Коля. — И откуда Макавейчук знает их язык?
Тоном опытного человека Митя объяснил:
— Шпионы все языки знают!..
В этот день произошло еще одно событие, глубоко потрясшее мальчиков. Толстый рыжий коротыш, который под конвоем двух автоматчиков вошел в Вовчу вместе со своим псом, привел к генералу старожила Вовчи, знатного охотника Макара Петренко. Один из солдат нес в руках допотопную одностволку деда Макара, его охотничью кожаную сумку и мешок, набитый порохом.
Печатая шаг подкованными сапогами и задрав вверх голову, рыжий коротыш подошел к генералу и, вытянувшись, что-то доложил про деда Макара. Волкоподобный пес подбежал к генералу, начал обнюхивать его ботинки, и тот погладил пса по голове своей костлявой рукой в перчатке. Выслушав рыжего фашиста, генерал поднял голову и, прищурив один глаз, через монокль взглянул на деда, что-то сказав переводчику.
Переводчик обратился к деду Макару:
— Генерал спрашивает, почему ты спрятал порох и ружье в погребе.
Дед Макар стоял прямо перед генералом. На вопрос переводчика он улыбнулся.
— А ты русский, что ли? — вместо ответа спросил он. — Чисто говоришь по-нашему.
— Не болтай, старик! — рассердился переводчик. — Отвечай на вопрос генерала!
— А что отвечать-то? — пожал плечами дед Макар. — Я охотой промышляю восемьдесят лет. У меня порох всегда был.
— А почему спрятал? — настаивал переводчик.
— Спрятал, чтоб не украли! — ответил дед Макар.
— А кто должен был украсть?
— Дурные люди, вот кто.
— Смотри, старик, рассердится генерал! — пригрозил переводчик. — Говори правду. Может, ты партизанить хочешь?
— Теперь я вижу, что ты не русский: немец, видно. А я думал сначала, что русский: хорошо по-нашему говоришь. Ну подумай, какой из меня партизан?! Я женатым был, когда отменили крепостное право при Александре Втором. Его царем-освободителем прозвали, да только неправда это — обманули тогда народ. А хозяином своей земли народ только после семнадцатого года стал, когда господ прогнали. Простой народ у нас не любит господ. Много я знаю и помню, потому что много прожил и многое видел. А вот партизаном быть не привелось. Да и какой из меня партизан? Найдутся люди помоложе да похрабрее меня для этого дела! Да, ты не русский, это видно! Я-то сначала думал, что русский… И почему вы так партизан боитесь? У вас же уйма самолетов и, говорят, танков тоже. А из меня какой партизан?! Вот порох мне нужен — это так. Осенью лис у нас много бывает. Мех у них, правда, не из первосортных, но если хорошо выделать…
— Довольно! —
— А что я плохого сказал, товарищ дорогой?
Дед сплюнул в сторону и, хитро глянув на переводчика, поправился:
— Извиняюсь. Забыл я, что вы не из товарищей будете. Ничего не поделаешь, привык при советской власти!
— Довольно, перестать болтать!
— Так вы же позвали меня для разговора? — удивился дед. — А я сам не охотник до болтовни.
Он кивнул в сторону генерала:
— Из больших генералов, наверно? А насчет пороха сказал бы ты ему, что порох мне для охоты нужен — зверя бить. Да тут меня все знают, хотя бы вот Макавейчук. Ты бы объяснил, Опанас Павлович, может не поверили они мне…
Переводчик и Макавейчук заговорили с генералом на их языке. Генерал что-то ответил.
Автоматчики набросились на старика, подтащили его к телеграфному столбу и привязали. Один из солдат высыпал из сумки и мешка к ногам старика весь порох.
— Что они делают? — задыхаясь, спросил Коля.
Митя молча оттолкнул его в сторону, чтоб заглянуть в широкую щель забора.
Дед Макар уже понял, что его ожидало, и гневно проклинал фашистов. До мальчиков ясно доносились его слова:
— Убивайте, гады! Чего мне бояться? Сто лет прожил, приму смерть за святую Россию. А вам, псы лютые, не быть хозяевами на нашей земле!..
Один из автоматчиков, отойдя на два шага, зажег спичку и бросил в кучку пороха у ног старика. Порох вспыхнул. Синеватое пламя охватило тело, лицо, длинную белую бороду деда Макара… Митя отшатнулся от забора.
А Коля смотрел. Через минуту голубое пламя опало…
Дед Макар, неузнаваемый, с голым и обугленным лицом, уронив голову на грудь, висел на телеграфном столбе. Дымились веревки, которые еще удерживали его тело.
Спокойно сидя в кресле, генерал в монокль наблюдал эту картину. На его лице не дрогнул ни один мускул. Фашистский генерал смотрел, как горит привязанный к столбу старик, так равнодушно, словно сидел в ложе театра и смотрел много раз виденный спектакль.
Коля заметил, как один из офицеров отвернулся и рукой прикрыл глаза. «И ему, видно, страшно стало», — подумал Коля.
Веревки перегорели. Обгоревшее тело деда Макара лицом вниз упало на землю.
Коля обернулся, чтоб заговорить с Митей, и вдруг увидел, что рядом никого нет. Оставшись один, он испугался и побежал к дому Бабенко…
Митя лицом вниз лежал на своей кровати и тяжела дышал. Сидя рядом с ним дед Олесь молча курил трубку. Все в комнате было разворошено, на полу валялись стулья и вещи. «Видно, и сюда зашли пограбить», — догадался Коля.
— И ты был с ним? — спросил дед Олесь.
Коля кивнул. Язык ему не повиновался.
Олесь Григорьевич укоризненно покачал головой.
Вечером на каждом перекрестке фашисты установили станковые пулеметы, а в центральном сквере разожгли большой костер, хотя погода была теплая. Для чего гитлеровцам нужен был этот костер — никто так и не понял.
Притаившись за тем же забором, Митя и Коля смотрели на стоявших вокруг костра фашистов. Освещенные пламенем, они похожи были на каким-то чудом оживших каменных истуканов. Среди солдат был и рыжий короткошеий толстяк со своим псом.