Дети большого дома
Шрифт:
«Почему бы и мне не вернуться в Вовчу? — вдруг пришло ему в голову, и от этой мысли у него быстрей забилось сердце. — А если сейчас же удрать от них в Вовчу? Дедушке скажу, что потерял маму. Это ведь правда! Только про бомбежку ничего рассказывать не стану, а то может подумать что-нибудь плохое. Посердится дедушка, поворчит — и примирится! Что ему останется делать?»
…Уже к полуночи, приблизившись к Вовче, Митя решил выйти на шоссе. До этого он все время пробирался полями параллельно шоссе, чтобы не встретиться с людьми, которые могли бы его остановить.
Митя остановился. Остановились и те двое, и мужской голос спросил:
— Эй, кто там?
Митя хотел было убежать, но передумал: а вдруг начнут стрелять, кинутся за ним?
— Да это я, дядя… Телка у нас пропала, ищу ее.
Фигуры подступили ближе. Ночь была лунная, и Митя сразу узнал обоих. Один был бухгалтер пивного завода Макавейчук, другой — сосед Ивчуков, Мазин, тот самый, брата которого казнили разведчики в дедушкином селе.
«Значит, и этот предатель?!» — подумал Митя с испугом. Он решил всеми силами не показывать, что боится.
Узнали мальчика и те двое.
— Какая у вас телка? Ври больше! — грубо сказал Мазин.
— Ага, я про телку врал.
— А что ты здесь делаешь?
— Да вот убежал от матери, не хочу эвакуироваться. Теперь к дедушке возвращаюсь.
— Молодец, умница парень! Все равно немцы нагонят, куда бы ни ушли.
Митя вспомнил, что утром видел Макавейчука в повозке, едущим со всеми. «Он вернулся обратно, значит хочет остаться с фашистами», — мелькнуло у него в голове.
— Пойдем домой вместе! — заговорил Макавейчук. — Правильно ты поступил, что вернулся. Куда нам уходить? Вон танки удирают, а небось на броне написано: «Вперед, на запад!» На запад, а сами на восток жарят! Толковый парень, поняли. Ну, идем, что ли?
И сам Макавейчук, и его слова были Мите так противны, что мальчику казалось, будто по его телу ползут какие-то скользкие, отвратительные пресмыкающиеся. Но он старался не показать своего отвращения.
…Увидев входящего Митю, Улита Дмитриевна с минуту не смогла заговорить от страха и удивления.
— Что случилось с мамой, Митя? Говори скорее!
Митя шепотом расписал бабушке свои приключения.
Лежавший на кровати дед притворялся спящим. Когда Мите удалось уверить простодушную бабку, что все было так, как он рассказал, дед вдруг открыл глаза.
— Ну, а по-настоящему как все было?
Керосиновая лампа слабо освещала насмешливое лицо деда. Митя смутился. Дед не сердился, говорил спокойно и мягко, точно спрашивая о чем-то обыкновенном.
— Да так и было, как я рассказал, — пробормотал мальчик.
— Нехорошо говорить неправду, Митя! — проговорил дед на удивление добродушно. — Поверь мне — нехорошо. Ну, что было, то было. Ложись лучше спать и постарайся держать язык за зубами, не совать повсюду нос. Ложись, поговорим обо всем завтра.
Сон не шел. Спокойные слова деда, его совет взволновали мальчика. Старый дедушка словно стал еще дороже ему. А Митя-то думал, что дед будет
Заснуть все не удавалось. Мите вспоминались люди на шоссе, повозки, машины, танки. В его ушах и теперь еще раздавался гул самолетов и свист падающих бомб. Он вновь мысленно видел перед собой окровавленную девочку с оторванной рукой, слышал ее пронзительный, испуганный голос: «Дедушка!.. Деда Артем!» Потом вдруг перед ним проплывали лица Макавейчука и Мазина. Предатели!
Митя крепко сжимал веки, чтоб заснуть, но тревога все больше овладевала им. Он тихонько вошел в комнату деда, присел на стул рядом с кроватью и негромко окликнул:
— Дедушка… а дедушка!
— Ну что? — так же негромко и спокойно отозвался тот.
— Я тебе хочу одну тайну сказать.
— Какую тайну?
— А ведь Макавейчук и Мазин предатели!
— Ты откуда знаешь?
Тут уж Митя подробно и правдиво рассказал все, что ему довелось услышать и увидеть.
— Ладно, поди засни! — приказал дед. — И не говори никому об этом. Не твое дело, кто кем окажется. Иди!
Митя, ни слова не говоря, встал. Его обидело то, что дед не придал значения рассказанному. Он уже подходил к двери, когда Олесь Григорьевич опять окликнул мальчика:
— Поди-ка сюда, Митро!
Митя подошел к кровати.
— Садись!
Дед сидел в постели и большим пальцем уминал табак в своей трубке.
— Ты у меня уже не маленький, Митро, с тобой можно говорить, — начал старик серьезным тоном. — Вот тебе мой совет: примечай все, слушай, что кругом говорят, а сам молчи, веди себя разумно и осторожно. Ты уже не ребенок. Понял? Веди себя осторожно!
Митя опять лежал в своей постели. Он и не пытался заснуть, с настороженным любопытством ждал рассвета.
В эту ночь лежал без сна не только Митя. И его старый дед и все оставшиеся в городе жители взволнованно и тревожно ждали наступления зловещего утра.
LXIX
Едва рассвело, как Митя, забыв о советах деда, оделся и выскользнул из дому. Смешанное с гневом и тревогой любопытство одолевало его.
Улицы были безлюдны, молчаливы. Словно и не было в городе живого дыхания. Солнце еще не встало. Утро было прохладным, небо безоблачно-синим. Ровно тянулись широкие улицы, вдали можно было разглядеть зеленеющие поля, луга и холмы, которые, словно люди, угрюмо задумались в ожидании надвигающейся беды.
«Пойду-ка вызову Кольку Чегренова», — решил Митя, сворачивая с широкой улицы в узкий переулок. Но вызывать Колю не пришлось. Видно, тоже проснувшись рано поутру, он стоял у ворот дома, заспанный, с припухшими глазами.
— Здорово, Коля! — крикнул ему Митя, подбегая.
Коля удивленно оглянулся на Митю, но не отозвался.
Он к чему-то внимательно прислушивался.
— Ты чего не отвечаешь? — возмутился Митя.
— Да подожди ты! Какой-то шум слышится… Может, они?
Серьезным и неразговорчивым выглядел сегодня Коля Чегренов.