Дети большого дома
Шрифт:
Внезапно небо наполнилось гулом моторов, и несколько самолетов стремительно спикировали на шоссе. Все смешалось. Толпа кинулась в поле, прочь от шоссе. Ржание коней, гудки машин и крики людей были заглушены разрывами бомб. Столбы пыли и земли скрыли дорогу я поле.
При каждом новом взрыве Митя зарывался головой в траву и немедленно же приподнимался, оглядываясь. Никого не было видно кругом, все люди как бы вжались в землю. Один раз Митя встал во весь рост, стараясь увидеть, что творится на дороге. В эту минуту
Чей-то голос совсем рядом прикрикнул:
— Ложись, дурной!
Митя бросился на землю. Бомбы с воем падали словно прямо на него…
И затем наступила тишина, такая глубокая, словно весь мир мгновенно окаменел, словно ничего живого не осталось вокруг. Но это продолжалось только одно мгновение. Дорога и поле ожили. Послышались возгласы, гул моторов, одичалое ржание коней. Залегшие в поле по обеим сторонам шоссе люди поднялись с земли.
Забыв об Ивчуках, Митя метнулся к дороге. Разбитые повозки, убитые и раненые лошади… По телу мальчика пробежала холодная дрожь. Не имея сил сдвинуться с места, он с ужасом оглядывался. Повсюду перед его глазами была та же картина. Внезапно очнувшись, он громко крикнул:
— Мама! Мама!..
Словно в ответ, послышались другие выкрики:
— Мама!.. Мама!..
Матери звали своих детей.
— Коля!.. Коля!..
— Вера!..
— Дуся!..
Девочка, с оторванной левой кистью, вся залитая кровью, шатаясь, бежала с криком:
— Дедушка!.. Деда Артем!
Никогда, никогда не забыть Мите этой девочки и ее крика.
Потеряв и Ивчуков и мать, Митя шагал с толпой по полю. Все пешеходы и повозки свернули с дороги, на шоссе остались только автомашины.
Во второй половине дня в небе опять показались фашистские бомбардировщики. Пять-шесть самолетов спикировали на рассыпавшиеся по полю группы людей, которые тотчас же распластались по земле. Покачивая крыльями, самолеты покружили над полем та удалились, не сбросив на этот раз бомб.
— Нет бомб у гадов, запугать хотят, — высказал догадку какой-то старик.
После этого фашистская авиация уже не появлялась.
В надежде отыскать среди едущих мать, Митя снова подошел к шоссе и вдруг увидел Дьяченко. Сидя в той же коляске, он мчался вдоль обочины в сторону Вовчи, нахлестывая свою серую в яблоках лошадку.
Утром Митя был сердит на председателя горсовета. Но теперь он забыл о своей обиде, и сердце его встрепенулось от радости. Рядом с Дьяченко сидел какой-то человек с забинтованным плечом. Коляска уже мчалась мимо Мити, когда он громко окликнул:
— Дядя Вася!
Дьяченко с силой натянул вожжи. Конь остановился.
Председатель взглянул на мальчика.
— Это ты, Митя? А мать тебя ищет. Она едет по дороге… Ивчуки с нею. Беги, они недалеко, нагонишь.
Его слова сильно
Дьяченко поднял было руку, чтоб хлестнуть коня, но опять натянул вожжи.
— Знаешь, садись-ка к нам, Митя! Поедем вместе назад и вместе же вернемся.
Обрадованный мальчик вскарабкался в коляску, уселся рядом с незнакомым раненым. В спешке он неосторожно коснулся забинтованного плеча и, заметив гримасу боли на лице раненого, виновато произнес:
— Извините, дядя!
— Ничего, ничего, устраивайся удобнее! — отозвался тот.
— А куда мы едем? — поинтересовался Митя.
— Туда же, откуда приехали, — ответил раненый.
Конь мчался на запад, в сторону Вовчи. Лучи заходящего солнца били в глаза Мите, не позволяя видеть то, что находилось впереди. Постепенно редели двигавшиеся навстречу коляске группы пешеходов и повозок.
Коляска Дьяченко опять подъезжала к Белому Колодцу. Уже виднелись поднимавшиеся к небу трубы сахарного завода. Сколько раз приезжал сюда с Улитой Дмитриевной Митя; ведь сестра бабушки жила в Белом Колодце. Как весело играл он там со знакомыми мальчишками!
Конь замедлил бег.
— Так ты хотел остаться, Митя? — спросил Дьяченко, не оборачиваясь. — Чтоб отомстить фашистам, не так ли?
— Ну да! — хмуро подтвердил Митя.
— А где же припрятана твоя медаль «За отвагу»? — справился Дьяченко, к глубокому изумлению Мити. — Ты думаешь, я не знаю твоих секретов, разведчик?
«И откуда узнал про медаль дядя Вася? Ведь генерал сказал, что это тайна и про это никто не должен знать».
— Ты почему молчишь? — спросил Дьяченко.
— Нет у меня никакой медали.
— Ладно, ладно…
Коляска остановилась. Навстречу ехала другая коляска, в ней сидел секретарь райкома. Он и Дьяченко молча кивнули друг другу. Секретарь райкома спросил:
— Сколько было жертв от бомбежки?
Дьяченко нахмурился.
— Семеро убитых, одиннадцать раненых. Всех раненых отправили на военных машинах.
— Неразумно было выезжать днем. Хоть бы мы знали на день раньше… — проговорил секретарь райкома. — Сегодня нужно ехать до рассвета, днем рассыпаться в лесах и завтра ночью снова двигаться дальше. Думаю, успеем нагнать железнодорожные эшелоны.
Секретарь райкома взглянул на Митю. Словно теперь вспомнив о его присутствии, Дьяченко обернулся к нему и ласково сказал:
— Поди-ка, Митя, приляг на травку вот там, отдохни! Через пятнадцать минут мы вернемся.
«У них секретное дело», — подумал Митя. Отойдя к маленькой рощице, он смотрел на руководителей района.
Достав из сумок бумаги и карандаши, они переговаривались, что-то записывая на листках. «Ясное дело — секрет! — утвердился в своей догадке Митя. — Может быть, решают сейчас, кому остаться партизанить здесь».