Дети большого дома
Шрифт:
По дороге встретилась попутная машина, Шуру подвезли. Через час она была уже в Архангеле, но подруги не застала. Мать ее обняла Шуру и с плачем рассказала, что Марину еще зимой угнали в Германию. За столом в этой же комнате сидела невысокая девушка в гимнастерке, пила молоко из глиняной кружки и поглядывала на Шуру. Шура обратилась к ней:
— Вы не можете сказать мне, где находится медсанбат?
— А зачем это вам надо? — вопросом на вопрос ответила девушка, пристально разглядывая Шуру. Любознательность миловидной незнакомки явно была
— Я ищу родственника, — объяснила Шура.
— А кто такой ваш родственник?
— Почему вы меня допрашиваете? Не хотите сказать — не надо. А допрос снимать не к чему.
— Напрасно вы обижаетесь, — заметно смягчила тон девушка в военной форме. — Если б вы назвали вашего родственника, может быть я припомнила бы его. Ведь я работаю в санбате.
— Да он ранен.
— Тем более. Хотите, пойдем туда вместе?
— Помоги ты Шуре найти того, кого она ищет, Мария! — вступилась хозяйка.
— Так вас зовут Марией? — спросила Шура.
— Ну да, Марией Вовк. Познакомимся. А вас как?
— Александрой… то есть Шурой Ивчук.
Девушки протянули друг другу руки и улыбнулись.
Уже на улице Шура призналась, что ищет не родственника, а одного товарища, вернее — знакомого. Может, Мария его знает? Он грузин, зовут его Ираклием Микаберидзе.
Марии Вовк все стало понятно.
— Ну конечно, знаю, и даже очень хорошо! — ответила она, с удивлением и сочувствием глядя на Шуру.
Этот взгляд заставил быстрее забиться сердце Шуры. А вдруг случилось что-либо дурное? Всего несколько минут назад ей казалось, что еще немного — и она увидит Ираклия, проведет рукой по его лбу и, нагнувшись, шепнет то, чего не писала в своих письмах: что любит его, что после войны поедет к ним, из какого бы далека ни позвал он, — пусть только позовет.
Но почему Мария Вовк так улыбается? Неужели Шуре не удастся повидаться с Ираклием, неужели не придется сказать слова первой своей любви?
— А вы давно знакомы с Микаберидзе, Шура?
— С осени, когда еще у нас в Вовче гитлеровцы были. Он вместе с братом моим пришел в разведку.
— Вы любите его?
Что за странный человек эта девушка! Все ей хочется знать. Это начинало раздражать Шуру.
— Вы бы лучше сказали — здоров ли он и у вас ли лежит?
— Да жив, жив-здоров!
— Ну вот, спасибо! — примирительно улыбнулась Шура. — Спасибо вам.
— Вижу, что любите.
— Люблю, — краснея, призналась Шура. — И он меня.
Мария Вовк дружески обняла Шуру: искренность новой знакомой подкупила ее. Она и сама мечтала о такой любви, хотя еще не встретила ее.
— Только прости меня, Шура, я должна огорчить тебя…
— Говорите скорей! В чем дело? — встревожилась Шура.
— Да ничего дурного нет. Говорю: жив-здоров! Только… сегодня, всего два часа назад, его эвакуировали в армейский госпиталь. Если б ты утром приехала, успела бы повидаться.
Шура остановилась.
Проезжали машины,
— Вася, лейтенанту от меня привет передашь! Скажи, что вернусь непременно в полк, как только заживет рана. Подам рапорт начальнику госпиталя и попрошусь обратно. Всем товарищам привет передай, слышь!
— Вы в Вовче живете? — спросила Мария.
Погруженная в свои мысли, Шура не отвечала.
— Если в Вовче, то сейчас он даже ближе к вам, чем был здесь: госпиталь теперь в Вовчанских хуторах, всего в шести километрах от вашего города. И печалиться нечего. Наши машины регулярно ездят туда и обратно. Если хотите, могу и вас отправить. Поедете — и найдете его, он уже хорошо себя чувствовал, рана у него не тяжелая, беспокоиться нечего.
Через полчаса Мария Вовк усаживала Шуру на грузовую машину рядом с ранеными.
— Будете медсестрой при них, пока доедете до госпиталя…
Машина мчалась по знакомым полям и лесам, но Шура не замечала дороги.
Пересекли небольшой лесок, объехали маленькое озеро, которое окрестные жители почему-то именовали Монгольским. Все дороги здесь, каждая рощица и каждый холм были знакомы Шуре.
До Вовчанских хуторов Шура добралась уже в сумерки. Здесь ей опять пришлось встретиться с любознательным человеком, который оказался даже более навязчивым, чем Мария Вовк. Это был какой-то лейтенант, который, учинив подробный допрос, проверил также и документы Шуры. Ей пришлось рассказать, кто она, почему приехала, какое отношение имеет к младшему лейтенанту Ираклию Микаберидзе.
Шура вынуждена была рассказать все обстоятельства, которые сблизили ее с Ираклием, дала понять, что ищет не обычного знакомого.
Но, выслушав ее, лейтенант остался равнодушным. Искренность девушки не взволновала его так, как взволновала Марию Вовк.
— Возвращайтесь-ка к себе домой! — глядя сверху вниз на Шуру, сухо посоветовал он. — Сейчас не время для любовных приключений. Люди сражаются, умирают во имя родины, а вы…
— Что я?! — резко спросила Шура. — Какое преступление совершила бы ваша жена, если б, узнав, что вы ранены, приехала искать вас?
— Так жена — дело иное, — равнодушно ответил лейтенант. — Одним словом, говорят вам, чтоб вы вернулись домой.
— Вы не имеете права приказывать мне! — возмутилась Шура. — Я обращусь к начальнику госпиталя!
— Есть у него время заниматься подобными делами!
Но у начальника госпиталя нашлось время заняться делом Шуры. Женщина в форме военврача провела Шуру к нему.
Военврач внимательно выслушал Шуру и, вызвав того же лейтенанта, приказал узнать, у них ли в госпитале находится лейтенант Ираклий Микаберидзе или уже эвакуирован в тыл. Седой, медлительный военврач объяснил Шуре, что большая часть больных госпиталя в этот день была эвакуирована, и среди них немало тех, которых в это утро перебросили сюда из медсанбатов; их привезли, зарегистрировали и немедленно отправили в тыл.