Дети большого дома
Шрифт:
Когда Микаберидзе добежал по ходам сообщения до окопов на левом фланге, там уже собрались бойцы. К поясам у них были привязаны связки, да и на дне окопа лежали кучки гранат. Один из бойцов быстро готовил новые связки — по нескольку штук вместе.
— Почему вы связываете гранаты один? — удивился комиссар. — А ну, давайте еще двоих!
Еще двое бойцов нагнулись над гранатами.
Окоп был глубокий и узкий, очень удобный для укрытия от танковой атаки. Если даже танк пройдет над головой, когда ты сидишь в таком окопе, то не раздавит. Только
— Остановим, значит, товарищи? — спросил комиссар после того, как все устроились на своих местах.
Боец, готовивший связки гранат, приподнял голову и взглянул на комиссара:
— Остановим, товарищ комиссар!
Микаберидзе повернулся, чтобы увидеть, кто это сказал.
Это был Игорь Славин. Его взгляд говорил гораздо больше того, что он сказал словами. В глазах бойца не было тревоги или страха, в них ясно читалась уверенность, удивительное спокойствие.
Комиссар весело улыбнулся.
— Ну, обороняй свою Вовчу, Славин!
— Это Ивчук из Вовчи, товарищ комиссар, а я туляк. Знаете, есть такой город — Тула.
Шалва Микаберидзе оглядел бойцов. Некоторые с нервной сосредоточенностью, другие спокойно выдержали испытующий взгляд комиссара. «Эти выстоят!» — подумал Микаберидзе. Почувствовав, что кто-то стал у нею за спиной, комиссар обернулся.
— И ты здесь, Хачикян?
Каро ответил улыбкой.
— После боя разрешу тебе проведать Зулалян. Она в армейском госпитале, там же, где Ираклий. Уже поправляется. А до тех пор повоюем вместе.
Каро смутился и одновременно удивился тому, что комиссару известны его взаимоотношения с Анник. Иначе зачем бы комиссару посылать его в армейский госпиталь? А он-то думал, что об этом никто ничего не знает. Ощущение опасности исчезло, товарищи показались Каро еще дороже, чем прежде, а жизнь еще более прекрасной.
Очень близко от бруствера, быть может, даже на нем, одна за другой разорвались три мины. Вместе с бойцами и комиссар инстинктивно присел на дно окопа. Кто-то из бойцов упал на него. Осколки со свистом пронеслись над головой, в окоп посыпалась земля. Когда все поднялись на ноги, комиссар увидел, что его прикрыл своим телом Каро Хачикян.
Танков еще не было слышно. Может быть, гул моторов заглушался артиллерийской стрельбой и разрывами снарядов? Может быть, танки проходят мимо, а они, сидя в окопе, прозевали их?
Микаберидзе подтянулся на руках, лег грудью на бруствер и поднес к глазам бинокль. Впереди ничего не было видно — ни танков, ни людей. Все пространство между батальонами и полковым КП было закрыто облаками дыма и пыли, которые то редели и рассеивались, то опять сгущались от новых разрывов.
Налево, немного впереди окопа, комиссар заметил замаскированную кустами батарею. Хорошо, что так близко расположена батарея, да еще противотанковая! Кто-то потянул комиссара за пояс. Микаберидзе обернулся к Каро:
— Что тебе?
— Разрешите
В окоп спрыгнул командир комендантского взвода. Смуглое лицо Иваниди сейчас было красным. Он крепко стискивал челюсти, чтоб побороть нервное возбуждение.
— Ну, как там у комполка? — справился комиссар.
— Пока ничего нового, товарищ комиссар, — отозвался Иваниди. — Замечено пять танков. Притаились в балке. Наши жарят по ним из орудий, не позволяют двигаться ни вперед, ни назад.
— Это в которой же они балке?
Подтянувшись к брустверу, Иваниди лег рядом с комиссаром. Балка была в том направлении, где сгустился непроницаемый дым, смешанный с пылью. Это и был огневой заслон, поставленный артиллерией перед вражескими танками. Смогут ли танки прорваться сквозь эту преграду?
Комиссар спустился в окоп, достал из кармана целлулоидный портсигар, взял папиросу, закурил, отбросил обуглившуюся спичку и спокойно оглядел бойцов. Казалось, всегда видел он рядом с собой этих русских ясноглазых парней, чернобровых кавказских юношей с орлиными носами и широколицых молодых казахов с выпуклым лбом и узкими глазами… Все они были равно дороги ему, равно родными.
— Остановим. Не пройдут! — негромко проговорил он, как бы говоря сам с собой.
— Ясно! — подтвердил один из бойцов и попросил разрешения закурить.
— Танки показались, товарищ комиссар! — крикнул Хачикян, сползая с бруствера вниз и протягивая комиссару бинокль.
Микаберидзе отшвырнул папиросу. Боец высыпал обратно в карман махорку. Все жадно припали к брустверу.
— Не высовывать головы из окопа! — предупредил комиссар, оставляя только за собой право нарушать свой приказ.
Вынырнув из балки, две зеленоватые громады быстро приближались к штабным окопам, то пропадая в дыму и пыли, то появляясь снова. За ними вскоре выполз и третий танк.
Вокруг вражеских танков рвались снаряды. После каждого взрыва казалось, что танки остановились. Но через минуту видно было, что исполинские черепахи, каким-то чудом ставшие быстроходными, вновь катятся по полю, упорно двигаясь вперед. Около бруствера начали разрываться вражеские мины. Каро опять стал просить комиссара спуститься в окоп. Вслед за ним сполз в окоп и сам Каро.
Объятый дымом и пламенем, уже горел один из танков. Но к штабу полка двигались не два, а опять-таки три танка. Расстояние сократилось, и в бинокле сейчас не было необходимости. Комиссар насчитал на поле боя уже пять танков, подожженный был шестым по счету. Три танка двигались прямо на их окоп, два свернули направо, туда, где их поджидал майор Кобуров.
— Приготовиться, товарищи! — приказал комиссар, укладывая перед собой на бруствер связку гранат.
До схватки оставались считанные минуты. Нервы у всех были напряжены. В общем гуле бойцы уже различали лязг гусениц, и им казалось, что весь оглушительный грохот кругом вызван именно тем, что подходят танки. Пули со свистом впивались в бруствер.