Дети Шини
Шрифт:
– А ты, оказывается, тоже неплохо танцуешь, - всхлипывая от смеха и одновременно закашлявшись, выдавил он.- Будешь ещё драться?
– Нет. Нет, - закричала я пронзительным, но тоже смеющимся голосом. - Только отпусти. Умоляю.
Но как только он разжал руки, и я перестала кричать, мы поняли, что в комнате кроме нас ещё кто-то есть.
Я быстро повернулась. В дверном проеме стояла темная недвижная фигура.
От неё веяло напряжением, враждебностью
– Хоть бы дверь закрыли, придурки. Мы все не обязаны слушать, как вы тут резвитесь, - Якушин вышел, с такой силой хлопнув дверью, что все, кто может до этого и спал, теперь уже точно проснулись.
==========
Глава 29 ==========
На другой день он начал воплощать свои угрозы "забить на всё" и "не напрягаться".
Сначала, демонстративно закинув руки за голову, лежал на матрасе в зале, потом, до тех пор, пока не стемнело, сидел у окна, а после, снова лежал и на все вопросы "что случилось?" отвечал только: "устал".
Но долго всё же не выдержал, на следующее утро пошел в гараж и стал возиться с какими-то штуками, однако, кроме этого действительно не делал ничего. Даже снег для воды не носил. А когда дрова снова подошли к концу, Маркову с Герасимовым пришлось самим уламывать его поехать в лес.
И с тех пор, как Якушин впал в это полусонное, овощное состояние, наше существование стало ещё более странным и бестолковым, чем было прежде. Пофигизм, безвременье и первозданный хаос.
Вскоре уже сложно было понять, сколько точно прошло дней. То ли четыре, то ли пять. Мы из-за этого даже иногда спорили. Вначале было сегодня, вчера, позавчера, одиннадцатое января, десятое, девятое, шестое, но постепенно ясность прошлого начала стираться, оставив только "раньше"" и "когда я был маленький".
Время определялось по телефону Якушина и часам в гостиной, но бывало, их стрелка застревала на девяти, так что ориентировались в основном по интенсивности света за окном. Выяснить же длительность нашего пребывания в Капищено можно было, только заглянув в журнал Маркова, где он записывал, сколько осталось еды.
Отдельные мгновения то замирали и существовали сами по себе, то сливались в общий, растянутый до вечности поток. Мы как будто всё время что-то делали и в тоже время ничего не делали.
Каждый день происходило нечто важное и значимое, но в голове надолго не задерживалось, тут же ускользая и растворяясь в череде последующих событий. Что отчасти даже напоминало умственное помешательство. Каждый день - за год моей прошлой московской жизни. Так, что даже закрадывались смутные сомнения, существовала ли она на самом деле. А когда, блуждая по дому, я натыкалась на зеркало и видела в его тёмной поверхности своё отражение, то не всегда была уверена, с какой стороны нахожусь.
Чтобы как-то взбодриться, мы немного убрались в доме: запихнули вываленные
Однако странные случаи, продолжали время от времени происходить, и я уже с трудом отделяла собственные страхи от мистики или чьей-то продуманной провокации. Они смешивались в нечто общее, естественное и неотъемлемое, нечто без чего жизнь в Капищено была бы не совсем полноценной.
Раз на Якушина упал шкаф, который обычно находился в хозяйственной комнате, а в ту ночь отчего-то стоял поперек коридора на первом этаже. Якушин пошел в туалет и в темноте прямиком впечатался в него.
Шкаф был легкий, без полок и дверей, внутри него на крючках висели халаты, поэтому от резкого толчка он тут же свалился, и Якушина накрыло целиком, как жука спичечным коробком. Физически он пострадал не сильно, но получил массу неприятных ощущений.
Якушин безапелляционно заявил, что кто-то специально толкнул шкаф на него, чем вызвал очередной поток выяснений, споров и обид, потому что доказать, что это сделал кто-то из нас, а не призрак, например, он не мог.
В другой раз, мы обнаружили по всему коридору на втором этаже загадочные желтоватые следы, небольшие, но сильно напоминающие отпечатки лап.
Присутствие в доме животного было исключено, но для надежности снова пришлось осматривать каждый закоулок.
Я попросила Амелина отдать мне ключ от нашей комнаты, чтобы мы с Настей могли запираться на ночь. Он согласился, но с условием, что я разрешу ему всегда спать под кроватью. И я была вынуждена в очередной раз уступить, но не только из-за ключа. Ему и в самом деле тоже могло быть страшно и плохо одному.
О нашей договоренности пришлось рассказать Насте, чтобы случайно не перепугалась и не подняла на уши весь дом, но оказалось, она уже давно знает про это.
Но когда мы заперли нашу комнату на ключ, то утром обнаружили посредине комнаты неизвестно откуда взявшуюся напольную вешалку из прихожей, а на ней, насаженные сверху, валенки и сапоги из гардеробной. Ключ же благополучно исчез. Амелин сказал, что "местный призрак большой шутник", вот только нам с Настей было не до шуток.
И всё-таки самого призрака я больше не видела, но зато увидела нечто другое, отчего застыла возле окна с таким выражением на лице, что Амелин долго и обеспокоенно тряс меня, опасаясь, что вот-вот грохнусь в обморок. А потом и сам увидел это.
На площадке с другой стороны дома, перед входом в аллею из высоких старых деревьев, ветви которых смыкались арочным сводом, прямо по центру стоял большой, пузатый снеговик с алюминиевым ведром на голове, угольками вместо носа и глаз, и корявыми руками-палочками. А в самом центре его пухлого снежного живота, торчал кухонный деревянный нож, вокруг которого растеклись буро-красные разводы, и весь взрыхлённый у его подножья снег был тоже буро-красный, и к крыльцу тянулись такие же мерзкие кровавые струйки.