Дети выживших
Шрифт:
Аммар растянулся в своем шатре, приказав ординарцу разбудить его до рассвета.
От несвежей воды его мутило, и странная тоска сжимала сердце.
Аммар долго ворочался, закрывал глаза — и видел парящего над головой могильника. Могильник открывал клюв и странно тявкал по-собачьи.
Лагерь давно уже уснул, только часовой прохаживался между палаток, что-то мурлыча себе под нос, разгоняя песней сон. Костры погасли, и тьма вползла в шатер, плотная и вязкая. Казалось, она вытеснила воздух, и Аммар задыхался и обливался потом.
В конце концов он незаметно задремал.
Его разбудило шуршанье. Он пошевелился, открыл глаза. В шатер заглядывал ординарец, что-то шептал и качал головой.
— Зажги огонь. Дай воды! — приказал Аммар.
Когда огонь вспыхнул, ординарец охнул: весь пол в шатре был покрыт крысами — дохлыми черными крысами; у многих зияли кровавые раны на животе, у некоторых глаза были выклеваны; глубокие раны были и на спинах.
Аммар в ужасе привскочил. У его ног, нахохлившись, сидел орел-могильник. Он смотрел на Аммара всё понимающим мудрым глазом, — смотрел строго и неотрывно. Его светлая голова действительно была седа, и перо на крыльях тоже подёрнулось сединой.
— Ты видишь его? — прошептал Аммар, не в силах отвести взгляда от птицы. — Убей!
— Эй-бой! Сейчас возьму аркан, а то перо у этой птицы из стали, саблей не возьмешь. Надо выволочь наружу, позвать лучников…
— Нет, — сказал Аммар. — Никого не зови. Ты видишь крыс? Это он растерзал их. Они хотели сожрать меня.
Ординарец молчал.
— Крысы, крысы… — наконец вздохнул он. — Несчастья, которые ты преодолел. Так толкуют старики, умеющие разгадывать сны…
Аммар сказал:
— Это не сон.
И потянулся за саблей.
Орел повернул голову, быстро и точно ударил клювом: ординарец вскрикнул, выронил светильник и упал наружу, закрывая руками глаза.
— Проклятье… — непослушными губами прошептал Аммар. — Снишься ты мне или нет?
— И да, и нет, — ответил могильник голосом Сейра. — А ты как думаешь?
— Я… — Аммар потянулся за саблей, — Я думаю, это сон.
Орёл глянул на него острым глазом.
— Ошибаешься.
Крысы зашевелились. Искалеченные, они поползли к выходу, с неистовым писком, по головам друг друга.
Внезапно с оглушительным треском лопнуло небо и вся палатка осветилась на миг вспышкой молнии.
— Сотник!! — рявкнул Аммар, дотянувшись, наконец, до сабли.
Снова треснуло и загрохотало, сверкнула молния. И Аммар вдруг увидел, что он в шатре один. Исчез орел, исчезли крысы. А в приоткрытый полог сунулся человек и испуганно спросил:
— Слушаю, повелитель!
— Где крысы?
— Какие крысы?..
— Крысы! Здесь были крысы, и ещё — степная птица, что сторожит сусликов на курганах.
Ординарец помолчал, озираясь. Запалил сальную плошку — но ветер почти сразу же задул огонь. Но и краткого мига хватило, чтобы увидеть, что в палатке, кроме Аммара, никого нет.
Аммар со стоном откинулся на кошмы.
Ординарец снова и снова разжигал светильник, загораживая его полой отороченного мехом кафтана.
Доложил:
— Здесь никого нет, господин! Видно, плохой сон тебе приснился. Да и то сказать — такая гроза начинается…
Его слова потонули в неистовом вое ветра.
Где-то раздался треск: плохо укрепленные шатры снесло ветром. Послышались тревожные голоса.
Аммар закрыл глаза. Но и сквозь веки видел, как мгновенно вырастают из неба кроной вниз ослепительные белые молнии.
Потом, наконец, рухнул ливень. Стало шумно и холодно, и голоса отдалились, стали глуше и спокойней.
— Что там? — крикнул Аммар.
— Дождь, господин, — мгновенно ответил ординарец; он сидел у самого входа, и тут же заглянул в шатёр. — Сорвало ветром палатку десятника Цоора. Они уже починили её. Всё спокойно, господин.
— Хорошо… — Аммар снова закрыл глаза.
— Закрыть полог, господин?
— Да. Закрой.
Гром грохотал теперь в отдалении, молнии сверкали всё реже и дальше. Шум дождя навевал покой и сон.
Потом и дождь стал стихать.
— Хабарлас! — позвал кто-то негромко.
Аммар открыл глаза, привстал.
— Хабарлас! — повторил голос за стеной у входа в шатёр.
Это означало приблизительно: Эй, хозяин, выходи — на испорченном языке южных хуссарабских племён, на котором разговаривали чужестранцы, служившие в войсках каана.
Аммар поднялся, с трудом развязал намокший ремень полога, выглянул.
Кругом царила тьма — мокрая, холодная, и опасная. Капал редкий дождь; далеко, на границе лагеря, в зыбком круге костра, маячили тени часовых. Аммар никого не увидел, но потом расслышал чавкающие звуки: кто-то переступал с ноги на ногу.
— Сотник? — тихо позвал Аммар.
— Нет, это не сотник. Выходи, Аммар. Пора тебе взглянуть на лестницу богов — снизу, из глубины земли, потому что в небо тебе не подняться.
Аммар плохо понял сказанное, но всё же насторожился:
— Кто ты? Еще один посланец Аххумана?
Раздался внезапный смех, от которого Аммара прошиб холодный пот, и стало зябко и неуютно.
— Нет, — прошептала тьма ему в самое ухо. — Я не посланец. Я — сам Аххуман.
Тяжелая рука схватила Аммара за шиворот и легко, как ребёнка, выволокла из шатра.
Поднимаясь из скользкой грязи, Аммар сказал дрожащим голосом:
— Я позову сотника…
Тьма ответила:
— Зови.