Дети
Шрифт:
Шпац прячется за спиной человека, стоящего перед ним.
«Мы погибаем во имя Гитлера», – поют парни на шоссе.
«Не найти здесь Бено, надо оставить это дело, отставить!»
– Еврейская свинья. Мы научим тебя, как стоять здесь и не поднимать руки. Ты получишь урок.
– Кровь! – с ужасом закричал ребенок. – Мама, у него течет кровь.
– Тихо, Францхен, это ничего. Не смотри туда. Смотри на окно. На Адольфа Гитлера, Францхен.
Конский топот на шоссе. Полицейские приближаются к месту драки. Во главе всадников, на белом коне, видит Шпац офицера полиции Эмиля Рифке. Это первый раз он
– Я подстерегу Бено, – скрипит зубами Шпац, – еще этой ночью, которая все еще впереди, я поймаю его, не отступлю, – и расталкивает локтями плотную массу людей.
– Хайль Гитлер! Хайль Гитлер! – преследует его рев тысяч и тысяч глоток.
Дом Бено находится в дальнем пригороде. Это небольшая вилла, скрытая между высокими соснами. Окна темны. Шпац прячется под стеклянным навесом над входной запертой дверью, прижавшись к ней спиной. На крыше дома – красный флаг с черной свастикой. Большое полощущее полотнище флага создает единственный звук, нарушающий безмолвие светлой ночи. Ночная птица покрикивает между ветвей в саду, и Шпац ведет немой диалог с птицей. Он спрашивает, и он же отвечает на ее крики.
– Папа и мама тоже тянут ваши руки вверх в честь нового вождя?
Птичий крик.
– Там, в Нюрнберге, дворец царя Барбароссы горит в ночи?
Птичий крик.
– Что делать? Ну, что делать?
Еще один хриплый крик, и птица замолкает. Теперь скрипят шины остановившегося автомобиля, и ворота издают скрип, раскрываясь. Слышен женский смех. Лидер Бено собственной персоной , рядом с красивой блондинкой Эвой. Оба в форме.
– Ты! – вскрикивает Бено при виде Шпаца, выходящего из-под стеклянной крыши над входной дверью. – Что ты здесь ищешь?
– Тебя.
– Именно, ночью?
– Именно ночью.
– Нет у меня времени. Мы случайно вернулись, потому что Эва хочет освежиться. Мы сейчас же уезжаем.
– Достаточно нескольких минут твоего времени, Бено.
– Как ты выглядишь? – ужасается Бено, глядя на Шпаца в передней. – Как ты в таком виде появляешься среди людей?
Шпац видит себя в большом зеркале – в рваной одежде, с измазанным лицом.
– Извиняюсь, – застегивает Шпац пуговицы на остатках пиджака, – я приехал к тебе с погребения осла.
– Кончай свои шутки.
– Это не шутка, Бено. Я приехал с фермы животных, и мы там хоронили осла.
– Чего ты так торопился?
Мягкий круглый подбородок Бено затянут кожаным пояском головного убора, от чего лицо его теряет мягкость.
– Присядем, Бено, и я тебе расскажу.
Кабинет Бено забит книгами, бумагами, черными коврами и шторами. Между
– Клянусь честью, Бено, – Шпац берет бутылку коньяка с маленького столика между креслами, и наливает немного в стакан, – не представлял, клянусь честью, что еще в эту ночь получу такое удовольствие.
Бено не снимает шляпу с головы. За его спиной, на стене, две скрещенные сабли. Под ногами ковер из медвежьей шкуры, символа предков.
– Что тебе нужно? – скрещиваются сабли в голосе Бено. – Почему ты посчитал необходимым – прийти ко мне, именно, в эту ночь?
– В эту великую ночь, – декламирует Шпац и опускается в кресло.
– Предупреждаю тебя, с этого момента перестань паясничать.
– Что я такого плохого сказал, Бено?
– К делу, время подгоняет.
– Что ты так взволнован, Бено? Пришел по радостному делу, особенно для тебя. В связи с нашим соглашением. Я приехал его подписать.
– Что ты вдруг так заторопился это сделать? Произошли изменения в твоем мировоззрении, Шпацхен? Страх тебя съедает, а?
– Не будь глупцом, Бено. Причем тут страх к этому делу? Если бы я был охвачен страхом, сбросился бы с одной из скал, рядом с фермой, а не приехал бы к тебе.
– И сейчас ты просишь своего еврея в обмен на твои иллюстрации?
– Моего друга, Бено, моего доброго друга.
– И мою цену ты запомнил?
– Помню. Мое имя будет напечатано под нацистской поэмой.
– Что ты сделаешь, мой Шпацхен, когда наша поэма увидит свет?
Шпац замирает в кресле, в своих грязных одеждах он выглядит раздавленным.
– Не увиливай, Шпацхен. Мне ясно, что ты сделаешь. Поэма увидит свет, а ты сбежишь из Германии, не так ли, Шпацхен?
– Глупец! Глупец! – закричал Шпац и снял очки, чтобы убрать с глаз поблескивающий значками и пуговицами облик Бено.
– А-а, Шпацхен?
– Глупец! – Шпац возвращает очки на нос. – Куда я сбегу, если имя мое будет подписано под нацистской поэмой? Наглухо буду закрыт в вашей скверне.
– Что же ты будешь делать? – выпрямляется Бено.
– Буду сидеть на животной ферме и хоронить собак, кошек и ослов.
– Э-э, нет! Не спрячешься! Никуда не сбежишь. Поэма выйдет в свет, имя твое прозвучит на всю страну. Все мы будем хвалить тебя, мы, нацисты, будем тебя возвеличивать. Это возвеличивание твоего имени нацистами найдет тебя и среди твоих собак. Не ослов будешь погребать, а на трибунах стоять, освещенный прожекторами. Жизнь твоя у нас не будет такой уж плохой.
– Минутку, Бено, минутку. Когда я слышу твой голос, я должен закурить, – Шпац достает из кармана смятую пачку сигарет.
Но поток речи Бено остановить невозможно.
– Ты никуда от нас не скроешься. Мы умеем достичь любого человека, который нам необходим. Шпацхен, я полагаю, что ты найдешь путь добыть свои рисунки без того, чтобы за деньги освободить своего еврея. Пришло время, чтобы ты освоился в нашем духе. Ты...
Шпац нападает на Бено, который отступает. Трупным запахом несет от одежды Шпаца, и Бено отбегает в конец комнаты, опираясь спиной о письменный стол, и прикрывает портрет Гитлера. Дальше отступать некуда, и он выглядит, как паук, запутавшийся в собственной паутине. Запах от Шпаца в его ноздрях, голос – на слуху.