Детский дом и его обитатели
Шрифт:
Она могла объявить мне выговор, уволить, наконец… Ну а я, в ответ на эти вопиющие несправедливости, ничего не могла сделать. Разве что позволить себе роскошь сказать всё, что я о ней думаю…
Не густо, однако.
Она знала, что её ругают заглазно, а в лицо – всегда льстят. И она знала также, что я этого никогда не делаю. И вот за это она меня ещё больше ненавидела. (По крайней мере, так мне эту ситуацию обрисовала Татьяна Степановна.) Я же не то что бы стеснялась делать это – злословить за её спиной, но просто не видела в этом никакого смысла. Вообще в злословии смысла нет. Одна только глупость.
Злословие – радость дураков.
Разговоры тет-а-тет на повышенных тонах в её кабинете стоили мне колик в сердце, но всё же давали определённое чувство морального удовлетворения. Но в то же время, эти поступки, так возвышавшие меня в собственных глазах, не просто вредили мне как штатному сотруднику, но и давали повод коллегам справедливо полагать, что я «не жилец» в этом доме… Может, поэтому они и не поддержали меня в критический момент. Так, постепенно, по моей собственной вине, в значительной степени, я оказалась в изоляции. Даже Надежда Ивановна, воспитательница первого класса, всегда такая лояльная и дружелюбная, не удержалась от жалобы на меня – что я «постоянно утаскиваю» Толика…
Но до этого «тёмного будущего» ещё очень далеко. Пока же никак не составлялся список двадцати «лучших» – для поездки в Краснодар. Я бы с большей охотой взяла «худших», их воспитание даже на время не следует вообще никому передоверять. Так и не найдя компромиссного решения, я заняла выжидательную позицию, полагаясь только на счастливый случай – и он произошёл. Воистину, никогда судьба не захлопнет перед тобой дверь, не приоткрыв одновременно спасительную другую… Делить воспитанников на «чистых» и «нечистых» не пришлось – весь наш отряд шефы с часового любезно приглашали на обширное хозяйство заводской турбазы под Сочи, и на всё лето.
Начались новые хлопоты – сборы. С нами не могла ехать только одна воспитанница – Лена Ринейская. Из-за болезни сердца юг ей был противопоказан. Она оставалась при Людмиле Семёновне – та клятвенно обещала устроить девочку на отдых индивидуально, в профилакторий завода, это где-то под Москвой…
Глава 22. Что? Она меня на бухгалтерскую зарплату в Сочи повезёт?
Вещи уже были собраны, нарядные дети, в ярко-оранжевых майках с надписью «Олимпиада 80» и тройкой ахалтекинских скакунов, нетерпеливо сидели на чемоданах, ожидая, когда же подъедут автобусы, как вдруг к нам семенящей походкой приблизилась женщина лет пятидесяти. Она была сильно взволнована, глаза её слезились и непрестанно мигали. Я встала и подошла к ней. Она явно нервничала и долго не могла начать разговор. Наконец, запинаясь и всхлипывая, сказала, обращаясь почему-то к стоявшей у чемоданов Кире:
– Извините… я отвлекаю…
– Ничего, ничего, говорите, мы пока не очень спешим, – старалась приободрить визитёршу Кира. – Вот наша воспитательница, это к ней.
Кира указала на меня, но сама продолжала стоять рядом.
– Мне бы хотелось… Об одной воспитаннице узнать…
– Какой же? – насторожилась я.
– Лилечке Кузенковой.
– А! Вот и хорошо, что вы пришли, – обрадовалась я. – Давно хотела с вами поговорить. Да вы не волнуйтесь, правда, всё в порядке, давайте зайдём в помещение, – торопливо говорила я, уводя её на верхний этаж детского дома.
За нами направилось несколько любопытных.
– Спасибо… Мне так неудобно… – растерянно говорила она, в смятении разглядывая всё вокруг.
– Так это к вам Лиля ездит по воскресеньям? – спросила я прямо, времени для прелюдий не было.
– Ездила… – женщина смяла носовой платок и начала всхлипывать, пугливо озираясь по сторонам.
– Вас что-то беспокоит? – спросила я, поглядывая на часы.
– Нет… То есть да… Только бы Лилечка меня не увидела, а то ведь никогда не простит…
– Чего не простит?
– Она может подумать, что я пришла жаловаться. Но это не так! Я вовсе не собираюсь жаловаться, нет! Она такая чудная, милая! Вы уж не выдавайте меня…
И она горестно заплакала.
– Да что вы, в самом деле! Успокойтесь, прошу вас.
Я, глядя на неё, тоже разволновалась, не зная, что и подумать. Уж не «грабанула» ли Кузя квартиру своей опекунши?
– Нет, нет! – словно угадав свои мысли, вскричала женщина. – Ничего плохого про Лилечку не думайте! Мне, наверное, не стоило сюда приходить…
Она снова плакала, а я думала – что за бестолковая ситуация! И как не вовремя! Разговор явно не клеился. Её состояние, однако, ухудшалось. Если вначале она ещё и пыталась изображать, хотя вымученную, но всё же улыбку на устах, то теперь гримаса страшной горечи, казалось, намертво приросла к её измождённому лицу. Что делать? Я молчала, подавленная её видом, своей беспомощностью и полным отсутствием ресурса времени – вот-вот внизу просигналит «Икарус». Да и как помочь, если понятия не имеешь, как это вообще можно сделать?
Что её так тревожит?
Я перестала тормошить бедную женщину и просто терпеливо ждала, когда она сама успокоится. И тогда она действительно перестала плакать, собралась с силами и поведала, наконец, свою печальную историю.
.. Как-то раз, узнав от сослуживицы, что ребёнка можно найти не только на капустной грядке, но также и в детдоме, она, скромная одинокая женщина, никогда ранее не бывавшая замужем, и пришла в наш дэдэ – он был близко от её работы.
– Мне можно взять ребёнка на усыновление? – спросила она у директрисы.
Конечно же, даже очень хорошему человеку просто так никто детдомовского ребёнка не даст. Но она решилась – и трудности её не испугали. А их было немало: надо было собрать кипу справок – о зарплате, о наличии должного количества метров жилплощади, о состоянии здоровья, и, наконец, о моральном облике…
Когда всё было готово, показали детей. Её глаза не долго блуждали в поиске – она почему-то сразу выбрала Лилю. Девочка согласилась быть опекаемой и стала ездить на выходные к своей новоявленной «маме». Но уже после третьего визита заявила, что приезжать будет, но без ночёвки, только в воскресенье, а после обеда сразу назад, в детский дом. Опекунше это показалось странным. Она планировала проводить с девочкой два дня, хотела сводить её в театр, пойти с ней в гости к знакомым… Но Лиля стояла на своём, и она смирилась.