Детский дом и его обитатели
Шрифт:
– Я хочу сказать, что эти дети не всегда отдают себе отчёт в том, что они делают… – всё-таки успела вставить реплику я.
– А, бросьте. Всех их надо по колониям распихать – и чем раньше, тем лучше. А вообще, и с ними ладить можно. Если с колонией пока не получается.
– Ладить? Это как?
– Легко.
– Как вы с Фроськой ладили?
– А что – «с Фроськой»? – слегка напряглась она.
– А вот это что?
Я указала на элегантные часики на руке моей ретивой начальницы.
– Ничего. Часы, а что это ещё может быть…
– Именно!
– Ну, знаете ли… Она сказала, что тогда как бы партию списали…
– Списали?!
– Ну да, брак.
– Списали прямо как бы к Фросику в карман?
– О подарках не принято спрашивать.
– А я бы поинтересовалась, на вашем месте.
– Давайте-ка будем каждый на своём месте, – сказала Татьяна Степановна, резко прервав меня.
Я так и осталась с открытым ртом и застрявшими в нём аргументами, а она уже бодро шагала к морю, и открытая по моде «от Зайцева» до четвёртого позвонка спина её немодно выражала «высокое возмущение».
Глава 32. Ну, ведь ждут же вас!
Вот уже вторые сутки активно бодрствую. Всё это время в диком напряжении – сна ни в одном глазу. Лежу ночью, хочу уснуть, а напрасно – мысли в голове агрессивной толпой без устали всё митингуют и митингуют… Не помогало даже классическое – «считать до трёх». Так и считала до шести – пока не зазвонит будильник.
Настроение у всех аховое. Однако жизнь продолжается. Закончиться она может только одним способом – я напишу заявление под диктовку Татьяны Степановны, куплю билет на поезд, скажу всем последнее «прости» и уеду в Москву. Но я этого не сделаю даже под страхом купания в одной лоханке со спрутом.
Рутина, рутина…
Билеты, купленные для «москвичей», сданы в кассу. Все ходят мрачные, чего-то выжидают. И тут подступил день отрядных именин – будет традиционный «огонёк» и поздравления всех родившихся в этом месяце. Не отменяю мероприятие, хотя в отряде положение такое, что веселиться вряд ли искренне получится. Но я упорно иду своей тропой, хотя азартных зрителей на обочинах становится всё больше, я это с прискорбием наблюдаю.
К десяти утра испечён торт – воздушный, благоухающий и – абсолютно гулливеровских размеров, заказывали в кондитерской Лао. Поставили его на большом столе в банкетном зале. Праздник начнётся в пять. После обеда вбегает в мою Голубятню, весь «в мыле», Огурец – нет, не вбегает, он просто нагло врывается! Без стука и «разрешите» – и сразу орёт:
– А хотите загадку?
– Ну что ещё? – говорю недовольно, однако стараюсь быть корректной.
– Дано: сегодня отрядные именины, привезли торт, вотта-а-а-акой! Ловите?
– Поймала. И что?
– Так вот. Кто-то залез в банкетный зал и…
– Говори же – что, подъели уже? Вот нетерпение!
Я в бешенстве.
– Не-а, не угадали.
– Ачто… ещё?
– Думайте.
– Торт… испорченный оказался? Кто-то отравился?
– Опять нет.
– Ну,
– Кто-то по торту… потоптался.
– Как это?
– Ну так, прямо во вьетнамках.
– Что?!
– Ага. Топ-топ, топает малыш…
– Кошмар какой-то…
– Хорошо ещё, что не слопал, пока топал.
– Торт съели? – временно обрадовалась я – это всё же лучше, чем то, что предлагает мне для окончательного разрыва сердца и сумасхождения Огурец.
Но нет, радость преждевременная и – совершенно напрасная. Действительность по-прежнему беспощадна.
– Не съели, а сели. Уши надо чистить перед едой, вот что, – натужно острит Огурец.
– И что? – тупо спрашиваю я.
– А то. Вопрос такой: можно, чтобы второй торт привезли?
– Обойдётесь, – рычу я.
– Ас чем дети чай пить будут?
– С таком.
– Это неукусно.
Ну, голубчики, баста. Я и сама шутить люблю, но не до такой же степени. Похоже, вошли во вкус. Это уже беспредел. Говорю Огурцу:
– Передай всем – жду в четыре под тентом, у столовой.
– А это обязательно?
– Быть всем. И чтоб без опозданий. Будем разбираться.
– А обратно соберем, больно не будет?
– Как получится.
Итак, кризис, как запущенный фурункул, уже, похоже, перезрел. Единственно уместна «хирургия». Адреналин, говорите, в кровь хлестнул? Ладно, разберёмся. Перед таким ответственным мероприятием надо привести себя, по возможности, в форму. Если сейчас же решительно не переломить ситуацию, начнётся коллективная «гангрена», и жара нам в этом поможет. «Ампутировать» придётся пол отряда.
Однако, нервишки – просто никуда! Руки дрожат – вот вам и тремор в подарок. Левое веко дергается. Общий вид – ужасный. Полезла в аптечку – никаких успокоительных! Пошла к медсестве, говорю – замучила бессонница, она говорит вяло:
– Ничего нет.
– Совсем ничего? Копается в ящичке.
– Есть вот седуксен.
И насыпала в пустую спичечную коробку таблеток. Было уже два часа дня. Хотя бы полчасика поспать! Силы вернулись бы ко мне, и я, возможно, смогу разрулить, наконец, эту ситуацию. Но только немного поспать… Вот всё, что мне сейчас нужно. Полчаса сна. Заглотнула таблетку и прилегла на постель, как была, в одежде. На всякий случай, завела будильник. Вдруг с недосыпу захраплю до вечера? Лежу на левом боку и чувствую, как противно колотится сердце. Прямо где-то в горле.
Пролежала вполне бессмысленно минут пятнадцать – никакого эффекта! Проглотила ещё одну таблетку. И ещё две… Ну и где этот сон?
Хоть бы чуток вздремнуть!
Желание сна стало просто неистовым. Или немедленно уснуть, или – лопнет голова и мозги наружу вытекут, сердце выскочит из груди… Но, как назло, мозгу моему спать, похоже, совсем расхотелось.
А в голове – звон (ладно бы, колокольный, а то, как противные голодные комарихи, звенит…). В ушах вата, на душе – сплошная ноябрьская слякоть.