Детский дом и его обитатели
Шрифт:
– Венозную тоже брать?
– Два раза в сутки.
– Она, кажется, проснулась…
– Рано ещё.
– Веки дрожат. Проснулась уже…
– Ольга, вы меня слышите?
Еле-еле приоткрываю глаза – ба! Знакомые всё аппараты… Такой прибор видела у Ханурика в реанимации. Действительно, приехали. С чем себя и поздравляем. Так что это было?
– Ну, как вы?
Низко надо мной склоняется женщина в белом халате. Лицо приятное, не злое. И это – тоже весьма приятно.
Говорю:
– Голова болит.
– Очень? – спрашивает врач сухо, по-деловому, без всякого сочувствия.
– Лучше бы отвалилась.
– Придётся терпеть, – безжалостно говорит она. – Никаких анальгетиков я вам сейчас назначить не могу. В ближайшие шесть месяцев вообще советую воздерживаться от каких-либо лекарств вообще.
– А что так сурово?
– Может проявиться побочное действие.
– Это настораживает.
– А вы хотели…
– Что со мной?
– Жить будете.
– Уже радует. А ещё?
– Потом обсудим. Ладно?
Она мило улыбнулась, но глаза её смотрели строго и серьёзно.
Через три дня меня перевели в отдельную палаточку – малюсенький закуток без окон, зато со стеклянной перегородкой вместо стены.
– А к вам гости, – заглядывает ко мне кто-то из персонала.
– Пусть заходят.
Она делает страшные глаза и говорит:
– Только ненадолго. Запрещено пока. Не подведёте?
– Ни за что.
Интересно, кто из детей обо мне первый вспомнил?
Однако не угадала – входит наша детдомовская медсестра.
– Ой, как тут интересно, – вертит во все стороны головой она. – Ты здесь совсем без никого? Просто люкс. И я бы так отдохнуть не отказалась… Вот тебе тут передача – Хозяйка посылает. Полкурицы и килограмм персиков. Вкусные! Ты ешь, ешь, не стесняйся. Мы ещё привезём. Или ты что-то другое хочешь?
Она суетится, немного нервничает и всё время говорит. Я отвечаю:
– Зачем мне это? Всё равно скоро выйду. Она снова напряглась.
– Не спеши, отлёживайся вволю, здесь неплохо.
– Да, здесь хорошо.
– И не жарко. Вентиляция вон крутится.
– Да, всё хорошо, правда.
– Врач сказал, что ещё неделю здесь проторчишь, а потом переведут…
Тут она вдруг замолчала.
– Куда… переведут? – спрашиваю.
– Ой, ну врачи тебе сами скажут. Я только с чьих-то слов про всё это знаю…
– Про что знаешь?
Меня настораживает смутное выражение её, словно беглых, фальшивых каких-то, прозрачных глаз – она старается не смотреть на меня прямо, и говорит необычно, всё время как будто юлит.
– Ой, да ничего я не знаю.
– Но ты же сказала!
– Я ничего не говорила. Вечно ты выдумываешь!
– Ладно. Тогда привези мне, пожалуйста, бельё. Жёлтый пакет в чемодане. А чемодан под кроватью. И ещё два томика Лермонтова – в моей тумбочке две такие синие книжечки. Небольшие такие… Ну, ты найдёшь. И ещё «Дневник Печорина».
– Это книга?
– Нет, не книга, это самоделка. Просто отдельно сшиты листы из книги.
– Так его уже нет.
– Кого… нет?
– Твоего Печорина.
– Куда же он подевался, а?
– Утопили.
– Я не прошу тебя пересказывать сюжет, где моя книжка? – уже сержусь я.
– Я ж говорю – утопили.
– Кто утопил?
– Пацаны утопили.
– Как это?
– А в тот как раз день, когда ты и… фигакнулась. Я зашла в Голубятню – прибрать, а там Мамочка вовсю шурует. Спрашиваю – что ищешь. Он говорит – книжку.
– И ты не погнала его?
– Откуда я знаю, может, ты сама и разрешила. Я же не могу вмешиваться в воспитательный процесс. У меня другие функции.
– И что дальше?
– А дальше вот что, если ты про Печорина. Сижу я на пляже…
– И тут он плывёт. Хватит уже размазню разводить, говори конкретно – где книжка? Или я подумаю, что ты что-то скрываешь, – говорю со смешком.
– Ладно, конкретно идут Мамочка, Огурец и Ханурик. И Ханурик у Мамочки спрашивает: «Интересная книжка?»
– И ты сразу поняла, что это о Печорине.
– Нет, Мамочка Печорина в руке несёт.
– Тогда ладно.
– Прохладно…
– Ну, так что? Говори же!
Я уже начинаю терять терпение.
– Мамочка молчит, а говорит Огурец, он же умный, газеты читает. Вот он и говорит: «А это как мужики с бабами на курорте гуляли». Тут Ханурик сразу книжку у Мамочки хвать из рук и побежал. Мамочка за ним. Кричит – это Оль Николаевны. А Ханурик орёт: «Брехня, это ты в библиотеке спёр!» И в море кинул, потому что Мамочка его уже почти поймал. Пока они дрались, Печорин и утонул. Он же плавать не умеет.
Медсестра засмеялась, а я разозлилась ещё больше.
– Кто плавать не умеет?
– А твой Печорин. Он же без обложки, бумага тонкая, сразу намокла, и…
Фу ты! А то меня аж оторопь взяла – такие глубины литературных познаний…
Она что-то искала в сумке, нашла, наконец, поставила на тумбочку.
– Вот ещё банка шпрот. Хочешь?
– Нет, спасибо. Я сейчас вообще мало ем. Почти ничего не ем.
– И ты туда же. А то уже мода такая пошла – от солнышка трофировать.
– Да ты что? – засмеялась я.