Детский дом и его обитатели
Шрифт:
Это что же – финиш?
Как, однако, всё это скучно.
Мои сногсшибательные гуманистические начинания претерпели ужасное перерождение и закончились, или – к тому идёт, полным крахом.
Позор!
Блистательный провал моей стремительной педагогической карьеры! Всё, чему я их целый год учила, забылось, выветрилось из головы морским свежачком при первых же серьёзных трудностях. Все мои назидания и поучения для них не иначе как кошкин чих.
Дура я, дура! И стоило оно того? А может, они правы? Людмила Семёновна, Татьяна Степановна… Ну и Хозяйка тоже – как же без неё? Они умные, умнее меня, опытнее. Жизнь знают лучше опять же… А у меня дурь в голосе – фантазии… идеи… принципы…
Ну пусть. Так что же мне, такой «хорошей», в этой ситуации делать? Неужели объявлять войну детям?
Нет, нет, и нет…
Только бы не дойти до полного озверения. Не опуститься до банальной ненависти… Они дурачки… мои детки-конфетки… Глупёночки… А может, их подучили? Абсурд… Полный абсурд…
Мы не имеем права ненавидеть друг друга!
Конечно, я тоже не права – так орать на детей! Никогда раньше такого со мной не случалось. Что же произошло теперь? Но что-то надо делать, срочно что-то делать… Но – что?
Откуда-то издалека донёсся Огуречный истошный вопль – Огурца, похоже, мордуют, и крепко… Драка, что ли?
И всё из-за моей беспримерной глупости… А ведь хотела из них пай-деток сотворить! Так возомнить о себе?! Было, было! Чего скрывать правду-матушку? Её ведь не скроешь, в яму не зароешь…
Опять орут.
Разнять…
Пойти разнять немедленно…
Но вот всё вроде стихло…
Только что это со мной творится? Я теряю контроль над своим телом… А как хорошо искупаться бы сейчас… Но руки-ноги меня не слушаются…
Опять вопит Огурец – «рассол» давят. Или мне это уже кажется?
Вопит где-то наверху…
Делаю усилие над собой, но тщетно – хочу встать и не могу. На часах уже скоро три. Полный скандал.
А ведь хотела вздремнуть на полчасика, думала – вот посплю немного и сразу бодренькой стану, весёлой, и засияю как новенькая пятицентовая монетка, так обычно острит Огурец…
Интересно, ему уже все патлы повыдергали, или хоть что-то ещё осталось?
Дети…
Ау!
Всё будет хорошо, всё будет хорошо…
Но поспать бы… Минуту хотя бы, две…
Ещё одну таблетку… и.
Приглушённо звенит ехидный будильник, но мне уже не до него…
Голубятня раскалена до предела – здесь сейчас как в печке. Ни ветерочка, ни сквознячка! Жёсткие солнечные лучи словно пробивюет щели в дощатой стене. Между стропилами и коньком на обширной блестящей паутиновой вуали застыл жирный кошмарный крестовик. Это зачем?
Господи, где веник?
…В детстве, бывая летом в деревне, я часто забегала в секретный дедушкин сарай, где валялось много интересных и прекрасных, но, по случайности или нарочно, выброшенных из жизни вещей. На полу среди вкусно пахнущих свежих стружек, щепок и кусочков жести можно было ненароком найти какое-нибудь сокровище – медную проволоку, старые часы-ходики с кукушкой или даже точёную на станке деревянную куклу-матрёшку, почему-то забракованную строгой дедушкиной рукой.
Или, к примеру, дрожа от восторга при виде чудесной находки, откопать старинный нож: с большой рукоятью из чёрной кости и таинственными зазубринами на лезвии…
Конечно же, он часто бывал в деле и принадлежал диким разбойникам из таинственной орды!
(Бабушка, когда ругала внуков за шум, говорила сердито:
«Ишь, орда разгалделась!»
Или: «Что носитесь, как орда?»
Из тонких длинных стружек можно было что-либо сплести, и никогда не знаешь заранее, что именно получится – корзиночка, чучелка или птичье гнездо.
На стенке сарая, на большом ржавом гвозде висела старая подкова – на счастье.
Туда, в тот волшебный сарай, солнечный свет попадал тоже через узкие длинные щели…
Но только там не было так ужасно, изнурительно жарко…
Вокруг установилась затхлая, мертвенная тишина. Но вот она прервана живым напористым звуком:
– Ольга Николавна!.. Ждут же вас!.. Вы что?…Ой… Аааааа!
Голос Киры доносится откуда-то из Турции… А может, даже из Ливана…
Сейчас, сейчас, дорогая, я встану и приду к вам, под тент, выждите…
Ждите ответа… Только вот встану и приду…
Но мой онемевший язык не хочет больше мне повиноваться, и глаза уже ничего не видят, веки – свинец…
.. Тёплая, ласковая вода плещется у самых моих ног. Я спешу заплыть подальше и ныряю в прохладную глубину… Ледяная вода обступает меня со всех сторон, заполняет меня целиком, лезет в нос, глаза, уши… Я хочу выплыть наверх, отчаянно машу руками, но вода плотная, упругая, мешает мне взлететь наверх… Уже и в лёгких больно… Совершенно нечем дышать… Вокруг одна мутно-зелёная вода… Из последних сил я делаю рывок и… выплываю наверх… В ужасе смотрю по сторонам… И вижу – рядом голова Татьяны Степановны… У неё кривой костистый нос и мятое, как после большого ночного бдения, лицо в бородавках… Она говорит сипло и тихо:
«Извини, у тебя был такой несчастный вид, что мне трудно было смотреть… И вот я решила тебя немножко макнуть…»
Она кладёт свою руку на мою голову и снова толкает меня под воду… Я вырываюсь и кусаю её руку. Она тихонько взвизгнула, и тут же исчезает… Вокруг одни медузы…
Светло-лиловые и голубые медузы нежно щекочут мои стопы, злодейки весёлые да игривые… А говорят, жгутся… Любят, однако, напраслину возводить…
И что за народ у нас такой особенный?
А вот совсем уже здоровенная, просто монстр какой-то… плывёт на меня…
Это настоящий остров!
А посередине – пальма… в огромных лопухах… Я выбираюсь на сушу и лежу на горячем песке. На мне серая власяница и тяжёлое, словно чугунное, колье. Хочу в тень. Вот теперь всё хорошо, совсем уже хорошо…
– Капельницу не снимать.
– Анализ крови вот…
– Повторить через час.
– Внутрь ничего, будем стимулировать рвоту.