Девчонки и прогулки допоздна
Шрифт:
– Ага. Можно подумать, он носится по «Макдоналдсу» и всем подряд покупает кофе.
– Он подошел потому, что я рисовала. Может, он вовсе не мной интересуется. Может, ему приглянулась ты, Надин, или Магда.
– Ты правда так думаешь? – Магда наматывает на палец прядь волос и облизывает губы.
– Зря ты распушила хвост, Мэг, – говорит Надин. – Он не видит никого, кроме Элли.
Парень возвращается с кофе и садится за наш столик. Рядом со мной.
– Ну, какие у тебя еще есть рисунки, Элли? Кстати, меня зовут Рассел.
Он протягивает руку. От неожиданности я моргаю глазами. Неужели он такой формалист, что хочет обменяться рукопожатиями? Но он смущается, когда я вежливо подаю ему руку:
– На самом деле я хотел взять твой альбом.
– Ой, – я краснею до корней волос и дергаюсь назад.
– Ладно, давай пожмем друг другу руки и будем друзьями, – Рассел чуть сжимает мою кисть.
Надин торжествующе кивает Магде. Она оказалась права. Быть такого не может. Я чувствую себя так, будто меня посадили в ракету и запустили на планету Романтики. Неужели это происходит со мной?
– Давай посмотрим альбом, – предлагает Рассел. Он разглядывает шутливые портреты Магды и Надин.
– Просто фантастика, – улыбается он.
– Ты преувеличиваешь. Это всего лишь наброски. Я могу рисовать лучше, но до тебя мне далеко.
– Элли, ты настоящий талант. Думаешь в будущем заниматься графикой?
Он воспринимает меня всерьез. И сам он вполне серьезный молодой человек. Единственный бойфренд, который у меня был, считал, что слово «графика» пишется с двумя «ф» и означает нечто вроде клеящего карандаша.
– Может быть, – отвечаю я.
– В Кингстонском художественном училище очень сильное графическое отделение.
– Мне туда идти как-то не с руки. Там преподает мой папа.
– Знакомая ситуация. У меня мама – учительница младших классов в моей школе, и мне было довольно чудно поднимать руку и обращаться к ней «мисс». Я надеялся, что она сделает меня своим любимчиком и лучшим учеником в классе, но она, наоборот, все время ко мне придиралась.
Мы пускаемся в долгий разговор о школе. Магда рассказывает про свою младшую школу и про то, как она стеснялась огромных пакетов с завтраками, которыми ее снабжали родители. Папа и мама Магды владеют рестораном, и когда им кто-то нравится, они сразу же хотят его накормить. В Магде они души не чают. Она вообще многим нравится. Но Рассел, казалось, едва ее замечает, хотя и кивает из вежливости. Магда умолкает.
– Не пора ли по домам, Надин? – спрашивает она.
– Отличная мысль. Пока, Элли, до завтра.
– Подождите, я с вами, – заторопилась я.
– Возьмете меня в компанию? – спрашивает Рассел. – Тебе куда, Элли?
– На автобус, нам с Надин по пути.
– Отлично. Мне тоже.
– Но ты даже не знаешь, какой автобус.
– Твой.
Магда и Надин таращат глаза. Я глупо хихикаю. Дотрагиваюсь до щек тыльной стороной руки. Они горят – хоть яичницу жарь. Ничего, на улице остыну. Магда машет нам на прощание и уходит, покачивая головой, – вид у нее все еще ошарашенный. Я неуклюже семеню между Расселом и Надин и изо всей мочи стараюсь придумать, о чем бы таком умном поговорить. Меня тянет расспросить Рассела про рисование, но не хочется оставлять Надин в стороне. Если же я стану болтать с ней о домашнем задании по французскому или выспрашивать, в какие цвета она думает покрасить ногти, то это будет невежливо по отношению к Расселу.
Я нервно перевожу взгляд с одного своего спутника на другого. Они замечают, что я на них смотрю. Надин округляет глаза. Рассел улыбается. Откашливается. Что-то мурлычет себе под нос. Наверное, тоже потерял дар речи. Удивительно, но я от этого чуть приободряюсь.
– У тебя есть их последний альбом? – спрашивает Надин.
Я тупо смотрю на нее, но Рассел отвечает. Оказывается, он напевал песню культовой группы, на которой помешана Надин. Кто это такие – я знать не знаю. Но Рассел и Надин начинают оживленно болтать о музыке.
– Как тебе «Звериная тоска» [1] , Элли? – спрашивает Рассел.
Я пожимаю плечами. Я не узнаю «Звериную тоску», даже если мне ее заведут над самым ухом.
– Да так, нормально, – произношу я осторожно.
Глаза Надин опять округляются, но она меня не выдает. Я даю себе слово каждую неделю читать «Новый музыкальный экспресс».
Мы стоим на автобусной остановке. Через дорогу – огромный плакат ужастика «Девчонки на поздней прогулке».
– Вот здорово, – говорит Рассел. – В пятницу премьера. Говорят, там потрясные спецэффекты. Хочешь пойти на этот фильм, Элли?
1
Дебютный альбом американского музыканта и художника Винуса ДеМарса.
Я что-то беспомощно лепечу. Он имеет в виду, хочу ли я пойти с ним?
Да, очень хочу. Но я терпеть не могу ужастики. В страшных местах я отворачиваюсь. А от музыки, звучащей за кадром, вся покрываюсь гусиной кожей. Я смотрела ужастики только по видео. А на огромном экране это, наверное, в тысячу раз страшней. А вдруг я выкину какой-нибудь идиотский финт – например, залезу под кресло? Если меня вообще пустят в кинотеатр, ведь фильм – «до восемнадцати». Никто в жизни не поверит, что мне восемнадцать.
Рассел смотрит на меня и ждет ответа.
– М-м-м-м, – в конце концов мычу я.
Надин начинает петь дифирамбы режиссеру и его последнему ужастику. Я стою чуть поодаль. Похоже, Рассел слушает ее открыв рот. Наверняка он понял, что выбрал не ту девушку. Они с Надин просто родственные души.
– Как тебе «Девчонки на поздней прогулке», Элли? – спрашивает Рассел.
– Нормально, – бормочу я.
– Тебе понравилось? – наседает Рассел.
– М-м-м-м-м.
Похоже, мой лексикон сократился до междометий.
– А как тебе жуткий эпизод на многоэтажной парковке?
Я вопрошающе смотрю на Надин. В моих глазах читается мольба о помощи.
Но она меня предает, рассмеявшись:
– Элли не досмотрела до этого момента. Я ей поставила фильм, но она стала отворачиваться еще до того, как окончились титры. Она просидела у телевизора минут десять, а потом сбежала из комнаты и наотрез отказалась возвращаться.
Рассел усмехается:
– Ты боишься ужастиков, Элли?
– Элли у нас такая трепетная – ее пугают даже телепузики, – хихикает Надин.