Девочка из Ленинграда
Шрифт:
— Посидите тут, — кивнула она на деревянный диван. — Я на минутку к начальнику.
Девочки сели.
В вестибюле пахло йодоформом и карболкой. У Фатимат закружилась голова от этих запахов, забилось сердце, и начало поташнивать.
— Ой, Рая! — прошептала она. — Знаешь, я боюсь… Как увижу кровь, мне становится плохо.
— Ну, чего же бояться! Да и раненых привозят уже перевязанных. Крови не будет.
Дагалина вернулась быстро. В руках у нее были халаты.
— Все в порядке. Одевайтесь.
Девочки
— Вот видите, как у нас тесно, — сказала Дагалина. — В палатах тяжелые больные, а тут поместили выздоравливающих.
И словно в подтверждение слов Дагалины, из дальнего конца коридора выскочил на костылях вихрастый, веснушчатый паренек. В нем было столько радостного задора, что можно было подумать, он не раненый солдат, а спортсмен, участник какого-то шуточного кросса.
— Ястребков, тише! — окликнула его Дагалина. — Упадешь, вторую ногу сломаешь — домой отправят!
Солдат остановился, внимательно посмотрел своими синими глазами на сестру и, поняв, что она шутит, по-мальчишески широко улыбнулся. Запрыгал к выходу, но теперь осторожно, потому что в самом деле боялся, что попадет не в часть, куда он так рвался, а домой.
Из кубовой вышла старая кабардинка в халате, с ведром и щеткой в руках.
— Няня! — окликнула ее Дагалина. — Я привела вам помощниц. Познакомьтесь: это Рая, девочка из Ленинграда…
Старушка удивленно покачала головой:
— Аллах, аллах! Из того большого города, что на северном крае земли?
— Оттуда… А это моя дочь. Фатимат.
— Клянусь небом, что это так! — согласилась старушка. — Точная чеканка с отца, Мамеда… А что, дочь моя Дагалина, что слышно о Мамеде? Пишет?
— Да. Он совсем сейчас недалеко. В Орджоникидзе, с госпиталем.
— А, вон что… Дай бог, чтобы пуля минула его. Добрейший человек. Ах, как приятно было работать с ним, когда он был главным у нас. — Старушка снова перевела свой взгляд на девочек. — Что же, дочери мои, вы вовремя пришли: сегодня у нас большая уборка. Будем и окна протирать, и полы мыть, и тумбочки убирать.
Няня провела девочек в подсобное помещение, рассказала, что и как надо делать. Девочкам все это было известно: ведь на их плечах лежала уборка по дому, однако слушали старушку внимательно.
И вот они с ведрами, щетками, тряпками вошли в палату.
— Доброе утро, нянечка! — поздоровался со старушкой молодой солдат с койки, стоявшей у самого входа. Подушки у него так высоко подбиты, что он, в сущности, не лежит, а сидит с толстой, зачитанной книжкой.
— Здравствуй, здравствуй, сын мой. А что это у тебя одеяло на полу?
— Ой, извините, нянечка! — Паренек порывисто наклонился, но тут же снова откинулся на подушки, уронив книгу. Лицо его исказилось от боли.
— Ах ты, глупый! Кто тебя просил? Разве без тебя не подняли бы? — сказала няня. — Видишь, каких быстрых да проворных помощниц привела я вам?
Раненые повернули головы к двери.
— Здравствуйте! — в один голос сказали Рая и Фатимат.
— Здравствуйте, дочки! Здравствуйте, сестрички! — послышалось из всех углов палаты.
В ней было не меньше двадцати коек. Тут были и пожилые, и даже старые, и очень молодые. А вон в дальнем углу, у окна, — совсем мальчишка. Неужели и он воевал?
Рядом с мальчишкой лежал мужчина с сединой на висках и подстриженными усами. Между их койками стояла табуретка с расставленными шахматами. Мальчик, бросив беглый взгляд на девочек, снова уставился на фигуры в ожидании, когда сделает ход его партнер. А тот, полулежа на подушках, смотрел на девочек. В его прищуренных глазах светилась улыбка.
— Ходите, Александр Алексеевич! — нетерпеливо сказал мальчик.
— А, прошу прощения!
Мужчина сделал ход — мальчик расхохотался, запрокидывая кудлатую голову.
— Ну куда же вы поставили своего офицера под мою гаубицу! — Он ткнул пальцем в черного слона и белую ладью.
— Да, совершенно верно, — согласился мужчина. — Но отступать поздно. Бой принимаю, хотя и чувствую, что потерплю поражение.
— Нет, нет, Александр Алексеевич! — горячо возразил мальчик. — Вы же лежите, вам трудно видеть поле боя. Переходите!
— Вот, товарищ комиссар, какой великодушный у нас Хабас! — сказал солдат, лежавший рядом с комиссаром. — Если бы немец так воевал, то не война была бы, а…
— Игра в шахматы! — подхватил комиссар.
Наступило время последних известий. Комиссар надел радионаушники и продолжал играть.
Старушка убирала в тумбочках, а девочки протирали окна. Руки Раи то и дело замирали на стекле: девочка прислушивалась к разговору раненых. Кто рассказывал про свою деревню, кто — про город. Кто про семью. Тут были и русские, и кабардинцы, и осетины.
Рая потом заметила, что душою палаты был тот самый мужчина с седыми висками, которого называли комиссаром.
Это был старший политрук, комиссар батальона Фролов. Он был ранен в бедро, и после операции ему наложили гипс.
— Товарищ комиссар! Ну что там нового на фронтах? — спросил пожилой солдат с забинтованным по самые глаза лбом.
Фролов, делая ход конем, сказал:
— Вести пока неважные. Противник наступает.
В палате притихли…
Наконец уборка была закончена. Старушка сказала:
— Ну вот, теперь все. Чистенько, и дышать будет вольготнее.
— Спасибо, мамаша, — поблагодарил за всех старую няню комиссар. — И вам, дочурки, большое спасибо!.. А нуте-ка, подойдите сюда, — позвал он девочек.