Девочка из Ленинграда
Шрифт:
О, как неохота было подниматься! Едва шевельнешься — мокрое белье касается тела, и все внутри сжимается от холода.
— Поднимаемся, поднимаемся! — покрикивал Никанор Петрович, подходя то к одному, то к другому, помогая встать.
Они шли несколько часов в темноте. А когда наступил рассвет, на горизонте сквозь голубую дымку проступили контуры большого города. Это был Харьков.
Он знал её отца
Вокзал, привокзальная площадь, перроны — все было забито
Уже третий день Арина Павловна стояла в очереди за билетами. В вокзале было душно, и Рая с Вовкой почти все время находились на перроне, пристроившись на скамье.
На Вовку было больно смотреть: ноги отекли, стали словно стеклянные; личико бледное, одутловатое, глаза провалились. Рая очень боялась за него. Она развязала рюкзак, достала краюшку хлеба, отломила кусочек, протянула Вовке:
— На, поешь немножко. — Себе отщипнула лишь крошечку и не проглотила, а стала сосать. — Вова, ты посиди тут, а я схожу к бабуле: узнаю, не дают ли билеты. Только никуда не уходи, слышишь?
— Не уйду, — чуть слышно пролепетал мальчик: у него было так мало сил, что ему не хотелось даже говорить. От слабости его все время клонило в сон.
Рая с трудом пробилась к очереди. Бабушка не стояла, а сидела в углу, на полу, прислонившись спиной к стене. Глаза ее были полузакрыты, на исхудавшем лице горели красные, лихорадочные пятна.
— Бабуля, что с тобой? Заболела?
— Нет, нет, ничего, внучка… Просто притомилась. Вот отдохну и встану.
— Тут душно. Иди посиди с Вовкой, а я постою в очереди.
Она провела Арину Павловну на перрон, усадила на скамейку и вернулась к кассам.
На улице уже стало смеркаться, а билетов все не давали. Рая пошла проведать своих. Ни бабушки, ни Вовки на скамейке не оказалось: на их месте сидели какие-то пожилые женщины, держа на коленях большие узлы. Рая уже хотела бежать вдоль перрона, как увидела бабушку. Она лежала на разостланном пальто рядом со скамьей с открытыми глазами. Около нее сидя спал Вовка, зажав в кулачке корку хлеба. Рая подошла, присела на корточки.
— Бабуля! — тихо позвала она, чтобы не разбудить Вовку.
Бабушка посмотрела на нее, но, кажется, не узнала. Глаза ее были сухие, воспаленные, и вся она горела, словно в огне. Несомненно, бабушка простудилась в ту ночь, когда их застал ливень в степи. Что же делать? Надо разыскать Никанора Петровича.
Рая бросилась в вокзал. Она протискивалась от одной очереди к другой, от кассы к кассе, наконец увидела Северова.
— Никанор Петрович! Бабушке плохо!
— Где она?
— На перроне.
Северов взял Раю за руку и, пробивая плечом дорогу в толпе, вывел девочку из вокзала.
— Вон там, — показала Рая.
Арина Павловна действительно была очень плоха.
— Надо в медпункт ее, — сказал Никанор Петрович. — Ты подожди здесь, а я сбегаю узнать.
Медпункт был забит больными, главным образом детьми. Дежурная сестра сказала, что доктор, как освободится, придет посмотреть больную.
Никанор Петрович вернулся на перрон. Прошло уже около часа, а врача все не было. Увидев проходивших мимо троих военных — майора, капитана и лейтенанта, Северов обратился к ним, рассказал об Арине Павловне.
— С нею двое внучат. Отец на фронте. Мать по дороге фашисты убили. Без бабушки пропадут ребята… Я ходил в медпункт: обещали прислать доктора, но до сих пор нет. Может, вы поможете?
Майор подошел к старушке и склонился над ней.
— Ну, что с ней, Мамед? — спросил капитан.
— Боюсь, что пневмония… Сейчас я сам схожу в медпункт.
— Пойдем вместе… Надеюсь, слово военного корреспондента не будет лишним.
— А я, с вашего разрешения, в штаб, — сказал лейтенант — низкорослый, белобрысый, лет двадцати пяти. Он козырнул и, задрав подбородок — наверное, чтобы казаться выше, — пошел к выходу.
— Слушай, Слепцов! — окликнул его капитан. — В двадцать ноль-ноль я жду тебя с материалом. В двадцать один у меня на проводе «Красная звезда».
— Есть, товарищ капитан! — Слепцов снова козырнул и торопливо зашагал в город, все так же высоко держа подбородок.
Майор и капитан ушли в медпункт и скоро вернулись вместе с санитарами. Арину Павловну положили на носилки, а Вовку капитан взял на руки.
— Держись, солдат, за шею: в госпиталь отправляемся! — сказал он мальчику.
Вовка пристально посмотрел в улыбающиеся глаза дяди и обнял капитана за шею.
— Вот так, — одобрительно сказал капитан. — Как тебя зовут?
— Вова.
— А папу?
— Дядя Коля Дмитриевич.
— Стало быть, Николай Дмитриевич. А фамилия?
— Дмитриев…
— Дмитриев? — Капитан даже приостановился. Посмотрел на Раю. — Ваш отец Дмитриев Николай Дмитриевич?
— Да-а… — растерянно протянула Рая, чувствуя, что капитан не случайно переспросил об отце. — А что, или вы… — она не решилась закончить вопроса.
— Я писал корреспонденцию об одном Дмитриеве. Тоже Николае Дмитриевиче. О снайпере…
— Это наш папа! — радостно подхватила Рая. — Нам газету прислали: там папино фото и заметка про него… Значит, вы Упрямов?
— Упрямов, — кивнул капитан и крикнул майору: — Мамед! Вот случай! Это семья героя моей фронтовой корреспонденции — снайпера Дмитриева.
Майор был удивлен не меньше, чем капитан. А Рая не сводила восхищенного взгляда с военного корреспондента.
— Значит, вы видели нашего папу? — спросила она, заглядывая снизу вверх в ясные, добрые глаза капитана.
— Да, в районе Смоленска.