Девочка. Книга третья
Шрифт:
— Мы не гоняли. Так, посмотрели пару чек-поинтов и уехали, — в ее голосе звучало недовольство.
— Ему не понравилось?
— Он, вроде бы, говорил, что очень круто гоняют и все дела, но я чувствовала, что ему неинтересно.
А мне подумалось, что Дуглас подобные забавы воспринял, как детские шалости, учитывая, через что он прошел в своей жизни.
— Тебе он и правда нравится? — перейдя на серьезный тон, спросила я.
— Он странный, — немного подумав, ответила Джулия.
— В каком смысле?
— Молчит много, на
— Это нормально, он и правда не может говорить о своей работе, — защитила я Дугласа.
— Да понятное дело, но я ловила себя на мысли, что мне хочется залезть ему в голову и узнать, о чем он думает, — то ли пошутила, то ли всерьез ответила Джулия, а я усмехнулась и про себя подумала: "Добро пожаловать в клуб".
— И все же, — продолжила я тему, желая разобраться в ощущениях подруги: — Дуглас для тебя "хорошо"-странный или "плохо"-странный?
— Скорее, "хорошо"-странный.
— Почему ты сомневаешься?
— Таких парней я никогда раньше не встречала. И я не знаю, хорошо ли это лично для меня, или нет. Но именно этим он меня и привлекает. Он не банальный.
— Вы еще встретитесь?
— Да, он сказал, что позвонит на следующей неделе.
— Я счастлива.
— Но я все таки разведу его и сяду за руль Барреттовского танка, дай время.
— Это вызов! — рассмеялась я и тут же спросила: — Кстати, он еще твою Супру не видел.
— Да какой там. Уже видел. А я так хотела эффектно появится перед ним на своей лапочке.
— Эмили, — рассмеялась я.
— Боже, ты бы ее видела. Вынесла весь мозг, показывая Дугласу мою припаркованную у дома Тойоту. Крутилась вокруг машины и рекламировала ее так, будто продавать собралась Дугласу.
Я представила Эмили, рекламирующую все достоинства Джулии и ее авто, подобно девушке-модели, демонстрирующей новинку автоиндустрии на экспозиции, и расхохоталась.
— Учитывая что она разбирается в машинах, как я в ее фармацевтике, мне было не до смеха, если честно.
— Зато от души, — рассмеялась я. — Она, кстати, рядом?
— Уже уснула. Потребовала полный отчет о свидании, сказала, что ты жаждешь подробностей, и пока я переодевалась, уснула с телефоном в руке.
Я улыбнулась и вновь перевела тему на Дугласа:
— Где вы еще катались?
— Да недалеко, доехали до Юниона и там прошлись — погода хорошая, дождя нет. Кстати, насчет Спартанца он мне ответил.
— Неужели сама про тату спросила? — улыбнулась я.
— Да нет, еще когда он нас отвозил домой, ему кто-то позвонил, и пока он переключал сотовый с громкой связи, с ним поздоровались и назвали Спартанцем. Ну я уже по дороге на гонки спросила, почему его так окрестили. Ответил, что набил себе татуху.
— И почему именно Спарта? — повторила я недавний вопрос Джулии.
— Ну помимо того, что они типа были все прирожденные воины без страха и бла-бла-бла, оказывается, у спартанцев был такой ежегодный фестиваль… —
— Спарту мы проходили, но об этом фестивале не слышала, если честно.
— Короче, это был треш еще тот. Воинов ставили перед толпой и стегали кнутом, пока те не падали. Но это были не пытки, это садо-мазо было большой честью для спартанцев. Они специально добровольно давали себя избивать на публике, доказывая всем, что они не боятся боли и могут выдержать гораздо больше, чем любые другие воины.
Услышав это, я вспомнила и перебитые ноги Дугласа, и шрамы от ножа на его груди, которые он старался не демонстрировать нам с Нари на вилле. Памятуя рассказ доктора Митчела о том, из какого пекла вытащил Барретт Дугласа, я понимала теперь смысл его татуировки — он нашел свой способ бороться со своими демонами. Он не хотел ломаться под воспоминаниями о том ужасе, через который прошел, и это было достойно большого уважения.
— Знаешь, меня в первую минуту немного напрягло это объяснение, если честно, — между тем продолжила Джули.
— Почему?
— Подумалось, может, он извращенец и любит всякие там плетки и хлысты?
— Нет, точно, нет, — жестко парировала я. Мне так хотелось сказать правду, но это была не моя тайна, и Джулия должна была узнать о страшном прошлом Дугласа от него самого. — Он боец, и, думаю, это все же связано с составляющей войны, с воинской доблестью, а не модной субкультурой.
— Ну вот и я решила, что это связано с нежеланием покоряться боли.
— Да, нежеланием покоряться боли… — эхом повторила я.
Попрощавшись с Джулией, я вспомнила уже своего мужчину, его узоры войны на теле и, мысленно их поцеловав, провалилась в тревожный сон.
Проснулась я утром от присутствия Барретта в комнате. Резко сев на диване с лэптопом в обнимку, я сфокусировала взгляд на Ричарде, который стоял рядом и обводил взглядом мою комнату, будто хотел удостовериться — гармонично ли мой оазис с книгами вписался в его холодный мир резких острых линий.
— Доброе утро, — тихо поздоровалась я и, вспомнив его вчерашний отъезд в ночь, тут же спросила: — Все в порядке?
— Ты почему спишь не в постели? — вместо ответа спросил он.
— Решила поучиться и не заметила, как уснула… — уклончиво ответила я, не желая ныть о том, что не могла уснуть от тревоги за него.
Уже окончательно проснувшись, я обратила внимание, что на нем были джинсы, а не костюм, что значило, он вновь ночевал в городе, где и переоделся.
Он опустил глаза на мой стол, в хаотичном творческом беспорядке заваленный конспектами и записями, которые я вела для собственного удобства в тетрадях, а не в компе, прошелся взглядом по шкафу с моими семейными фото и книгами, привезенными из квартирки Джули, и так ничего не сказав, направился к выходу, на ходу бросив: