Девочка. Книга вторая
Шрифт:
Глава 35
Выйдя в просторную гостиную, я осмотрелась по сторонам и от неожиданности слегка подалась назад, желая уйти. Перед глазами предстала толпа в черно-белом цвете, и лишь одна я была в насыщенно-красном платье, выделяясь в этом море шелка и муара ярким кровавым пятном, как вызов всем. Мужчины были одеты в смокинги или дорогие костюмы, сверкая белыми рубашками; женщины в нарядах тоже предпочитали черный, лишь иногда поблескивая светлыми накидками. Даже бокалы, разносимые прыткими официантами, скорее напоминали черно-белые тюльпаны строгой формы.
Барретт положил руку на мою поясницу и уверенно повел меня вперед, не давая шанса прийти в себя.
Направляясь
От всеобщего пристального внимания, от непонятной тревоги, порожденной интуицией, мое сердце выбивало быстрый ритм, ладони холодели, но я понимала, что должна была вести себя естественно. Сделав глубокий вдох, я натянула на лицо самую приветливую улыбку и, приняв строгую осанку балерины, уверенно пошла рядом со своим мужчиной, не сбиваясь с быстрого темпа, который он задавал.
Выйдя на открытое пространство, я замерла от увиденного.
Палубу можно было назвать эпицентром взрыва неонового света, создававшего на всех поверхностях и в небе футуристические картины, отчего казалось, будто ты попал на борт космического корабля. На стеклянном покрытии, под которым плескалась вода огромного бассейна с подсветкой, стояли несколько музыкантов в окружении аппаратуры и дополняли эту невероятную атмосферу завораживающей космической музыкой.
Барретт иногда останавливался, здоровался с гостями, свободно переходил на тайский и арабский. Он был дружелюбен, выслушивал своих гостей, слегка поворачивая голову, чтобы было удобнее внимать с высоты своего исполинского роста, и едва растягивал рот в улыбке шуткам, которые ему рассказывали. Всматриваясь в его спокойное лицо, я чувствовала, что сейчас Барретт играл роль гостеприимного хозяина, который приветствовал на борту своего "Нарушителя" дорогих гостей. Правда иногда, буквально на мгновенье, его ладонь на моей пояснице становилась тяжелее обычного, и я, настроенная на него, как на камертон, чувствовала сосредоточенность в его жестах и взгляде, будто он на это мгновение переключался на другой режим восприятия мира. Наблюдая за этими метаморфозами, я отчетливо осознала, что для него этот раут был ничем иным, как работой, что сейчас он собирал информацию, нужную ему в бизнесе для принятия правильных решений, и за этой маской спокойствия и дружелюбия он был собран и внимателен, как никогда.
Знакомство и общение с гостями происходило в стремительном темпе, как и все, что делал Барретт. Помимо лиц, уже упомянутых Алеком, в числе приглашенных были гости не только из Бангкока, но и Сингапура, Малайзии и Китая. Я протягивала руку банкирам и адвокатам, финансистам и трейдерам, нефтяным и строительным магнатам.
Я попала в стремительный и живой мир Барретта, где крутились большие деньги частного бизнеса и транснациональных корпораций, где на ходу обменивались визитками и заключались негласные сделки, где давались советы, основанные на многолетнем опыте, и зарождались новые совместные проекты. Здесь велись разговоры обо всем: политике, бизнесе и экономике, динамике индекса Доу-Джонса и скачкАх на фондовом рынке, новых бизнес-проектах и удачных вложениях.
Публика, несмотря на формальный стиль, была самой что ни на есть разнородной: помимо азиатов, здесь были европейцы, американцы и русские, возраст гостей, как и национальность, был самым разнообразным и варьировался от тридцати до семидесяти. Воистину, "Violator" был нарушителем: он объединял в себе несоединимое — традиционный Восток и прогрессивный Запад, старшее умудренное сединами поколение, устоявшееся в своей бизнес-нише, и
Здесь и сейчас я осознала одну из причин, почему Барретт принял решение взять меня на яхту. Он показывал мне свой мир, но мне не стоило обольщаться, он так же легко мог меня из этого мира вывести: с его стороны это было не знаком доверия, а проверкой, его личным экзаменом — как я справлюсь, смогу ли я стать частью его мира, удержать эту ношу. Барретт был жестким учителем, его школу нельзя было назвать институтом благородных девиц, его обучение напоминало жестокую Спарту — живи или умри. Здесь и сейчас все зависело только от меня. Если я провалю это испытание, значит проиграю.
И я включилась, я хотела победить. Я чувствовала себя на сцене в главной роли, а весь партер с замиранием смотрел на меня, чтобы либо освистать, либо утопить в овациях мой дебют. Но я не боялась этой публики — для меня она была неважна. В этом воображаемом театре со мной на сцене я видела лишь одного человека, который восседал в центральной ложе и ждал моего выступления. Барретт с непроницаемым видом смотрел на сцену, освещенную софитами, и, казалось, был равнодушен ко всему происходящему. Но это была лишь маска — я знала, чувствовала, что Ричард внимательно следит за каждым моим словом, жестом, поступком, оценивая игру. И не было суда требовательней и придирчивей, чем его — как истинный Хищник фальшь он чувствовал нутром.
Немного сориентировавшись, я стала присматриваться к гостям. Толпой они смотрелись, как стая улыбающихся масок, но стоило немного их приблизить, взять отдельно кого-нибудь из массы, и становилось очевидным, что это обычные люди, каждый со своим характером, желаниями и пристрастиями. Я внимательно следила за их разговорами, шутками и даже жестами, искренне пытаясь понять, чем они живут, мысленно снимала с них маску и смотрела на них настоящих. И если мне удавалось увидеть суть человека, прикоснуться к его душе, я выходила на передний план.
Знакомясь с гостями, я с интересом ждала, кем меня представит Барретт, и слышала лишь свое полное имя. Сами гости называли меня обворожительной спутницей или Девушкой мистера Барретта, и он не возражал — вероятно, статус этого гала-вечера предполагал, что все приглашенные будут со своими "половинами". Барретт хоть и не подавал вида, но внимательно следил за мной, как я говорю, что я рассказываю и чем интересуюсь у гостей. Он не перебивал, но когда считал нужным, брал инициативу в свои руки, и в этот момент мне казалось, будто мы с ним составляли две половины одного целого — Разум и Душу, которые в совокупности давали некий безупречный механизм.
— Ричард, сынок, разве можно вытаскивать на такие мероприятия такую старую черепаху, как я, — к нам подходил азиат далеко за шестьдесят, а то и за семьдесят, но выглядевший подтянуто, равно как и его ухоженная дама приблизительно того же возраста.
— Это и было моей целью, — приподнял уголок рта Барретт, здороваясь с гостями.
— Признаться, только твое появление после долгого отсутствия в наших краях заставило меня вылезти из своего панциря на радость моей Пхатеп, — между тем продолжал мужчина и мягко улыбнулся своей молчаливой жене.