Девушка под сенью оливы
Шрифт:
Умом он все понимал, но никакие умствования не могли погасить его восхищения этой необычной девушкой. Судя по всему, ей пришлось пережить много испытаний. Наверное, после всего, что она видела, нелегко почувствовать симпатию к врагу. «Господи! – восклицал он в порыве отчаяния. – А я на ее месте смог бы проникнуться дружескими чувствами к любому из нас?» И сам пугался подобных мыслей, равносильных предательству. Ведь он уже почти готов был поставить под сомнение правоту идей Третьего рейха, право немцев господствовать над миром тысячу лет.
Впрочем, пока их борьба за мировое господство оборачивается лишь многочисленными потерями среди своих же. А сколько напрасных страданий, сколько неоправданных мучений! Но он должен, он обязан верить вождям. Раз они говорят, что их присутствие на Крите стратегически
Райнер залпом осушил рюмку и, пошатываясь, побрел к гавани. Пора кончать валять дурака и заниматься всяческими интеллигентскими рефлексиями. Сейчас он найдет себе подходящий дом терпимости и разом снимет всякое напряжение и ума, и тела. Вон из головы все романтические бредни! Кто такая эта сестра Георгиос? Это же очевидно как божий день. Она – его враг!
Ханья 2001 год
– Тетя Пен! Какую замечательную экскурсию по городу мы только что совершили! Никогда не думала, что у Ханьи такая богатая история! – с энтузиазмом доложила мне Лоис. В новой соломенной шляпе, в темных очках, в красивом летнем платье, с обнаженными плечами, уже покрывшимися легким загаром, она была очень хороша. – Возле памятника «Рука» мы встретили мистера Фенимора, и он любезно показал нам улочку, на которой родился Эль Греко. А потом мы прогулялись по старому городу. Любовались архитектурой, старинными венецианскими палаццо. Даже увидели синагогу. Говорят, она единственная осталась на всем острове. Но сегодня воскресенье, службы нет, и синагога закрыта. Замечательная экскурсия! – снова повторила Лоис. – Правда, Алекс?
Но ребенок уже застрял возле очередной витрины, всецело погрузившись в созерцание коллекции ножей, выставленной за стеклом. А потому поддерживать энтузиазм матери он не стал.
– И знаешь, кого мы встретили в наших блужданиях по городу? Мака, нашего турагента! Он как раз шел на открытый рынок. А еще он сказал, что в конце улицы, почти рядом с базаром, есть замечательная таверна, где посетителей потчуют всякими местными деликатесами. Мак пригласил нас посидеть там. Идем, да?
Ну, и как можно сказать «нет»? И вот мы идем улочкой, по которой в давние годы было столько хожено-перехожено. Мак уже поджидает нас. Он облачен в светлые бермуды, и вид у него, как у самого заправского туриста. Он предлагает нам сесть за столик в тени и заказывает бутылки с охлажденной минеральной водой для нас и порцию барбекю с овощами для Алекса. Со стороны мы производим впечатление вполне счастливой семьи на отдыхе. Мак снова окидывает Лоис восхищенным взглядом, и, надо сказать, она действительно прелестна. Кажется, впервые после развода с мужем девочка наконец-то по-настоящему расслабилась.
Между тем жара нарастает, воздух все тяжелее и гуще. Близится время сиесты. Скоро рынок закроется на полуденный перерыв. В каждом средиземноморском городе есть свой базар под открытым небом, своеобразное сердце города и центр его притяжения. В свое время я была очарована запахами и красками этих базаров, а еще изобилием того, что предлагается там покупателям. Бесконечные ряды, заполненные только зеленью: огромные пучки ароматной петрушки, мята, горные травы, артишоки, шпинат. А рядом – разделанные тушки цыплят и кроликов, свежайшая рыба, отливающая на солнце серебром, помидоры, похожие издали на огромные бильярдные шары, корзины с улитками, подносы со всеми сортами местных сыров, кувшины с медом и, конечно, бутылки ракии. За прилавками восседают жены фермеров, укрывшись от палящих лучей под зонтиками, и наблюдают за тем, как их сыновья громкими голосами зазывают покупателей. По улочкам, ведущим к базару, снуют озабоченные матроны с сумками на колесиках, доверху нагруженными снедью, какая-то вдова, облаченная в черное, подошла к длинноволосому священнику за благословением, молоденькие красавицы с волосами, выкрашенными в огненные тона, прогуливаются по рядам, оживленно переговариваясь между собой и стреляя глазками в молодых парней-фермеров.
Как приятно видеть, что в этих местах снова бурлит жизнь! Внезапно я перенеслась мыслями на шестьдесят лет тому назад и увидела себя молодой, стоящей на одной из этих извилистых улочек в сером форменном платье монахини. И откуда во мне тогда было столько бесстрашия? Ведь опасность грозила из-за каждого угла. Так как же мне удалось сделать то, что я сделала?
Июль 1941 года
Для Пенни переезд в монастырскую обитель Святого Иосифа оказался поистине спасительным кругом. Последние дни в Галатасе стали для нее настоящей мукой. Невыносимо было видеть измученные лица военнопленных, невыносимым было общество немецкого капитана. Как отрадно снова оказаться среди женщин и самой снова почувствовать себя женщиной. Пенни направили в родильное отделение ухаживать за осиротевшими младенцами, и это тоже внесло приятное разнообразие в ее жизнь.
В обители царили тишина и покой. Когда закрывались ворота, то мир снаружи как бы переставал существовать и все то страшное, что творилось за монастырскими стенами, отодвигалось куда-то прочь, хотя бы на несколько считаных часов. Пенни даже не представляла себе, до какой же степени она устала и выбилась из сил за последние месяцы. Если бы не строгий монастырский устав, она могла бы спать и спать сутками. Матушка настоятельница была в курсе некоторых обстоятельств ее истории. Пенни честно призналась ей, что она протестантка, иностранка, что у нее нет при себе никаких документов, подтверждающих личность, и что она просит убежища в монастыре исключительно с одной целью: избежать настойчивых ухаживаний со стороны одного немецкого офицера. Вполне возможно, последняя причина была несколько преувеличена ею. Но Пенни полагала, что именно личные мотивы должны сыграть ей на руку.
Если матушку Веронику и смутило то, что она фактически берет под свое крыло беглянку без роду и племени, внешне она постаралась ничем не выдать обуревающих ее страхов.
Выслушав исповедь Пенни, она лишь улыбнулась и сказала:
– Само провидение, дитя мое, направило вас именно к нам! У меня для вас есть очень важная и нужная работа. Дело в том, что многие наши сестры сейчас проходят послушание в городском госпитале, а у нас при монастыре есть родильное отделение, и там катастрофически не хватает персонала. Когда начались бомбежки, многих рожениц пришлось спасать из-под обвалов, а потому участились случаи выкидышей и даже мертворожденных. Словом, работы в отделении выше головы, а потому я направлю вас туда и надеюсь на вашу помощь.
– Но я не акушерка! – перепугалась Пенни, вспомнив, через какие страдания пришлось в свое время пройти ее родной сестре Эффи. – У меня даже нет никакой акушерской практики. Я и роды ни разу не принимала.
– Всему можно научиться, дитя мое! Смотрите, наблюдайте, запоминайте! Природа делает свое дело сама, но иногда возникают осложнения, и тогда уже требуется вмешательство человека. Думаю, вы справитесь!
Пенни снова унеслась мыслями к Эффи. Сколько горя они пережили, когда у сестры случился первый выкидыш. Но, может, все ее страдания уже в прошлом и сейчас у Эффи уже есть малыш или малышка? Интересно, где теперь все они? Мама, отец, сестра. Дай бог, чтобы они успели переехать в Стокенкорт. В деревне, что ни говори, спокойнее. Лондон бомбят. Пенни сама слышала, как немцы, сидя в уличных кафе, во всеуслышание хвалились, что скоро их асы сровняют Лондон с землей. Но как же далеко теперь от нее родительский дом, их фамильный замок в Стокенкорте, и сама Англия, и семья. Сегодня она совершенно одна в этом огромном мире. Ей не на кого положиться, не к кому прийти за советом и помощью. Будут ли у нее когда-нибудь дети? Будет ли ей даровано счастье стать матерью?
Пенни выдали монашеское одеяние: длинное серое платье, фартук и сестринскую наколку. Монахини встретили ее приветливо, несмотря на то, что она пришла к ним совсем из другого мира. Но при всем своем уважении к их образу жизни, к их глубоким и искренним религиозным чувствам, монашеский уклад отпугивал Пенни, он был ей чужд и непонятен. Во время обязательных служб мысли ее постоянно витали далеко от церковного храма. Она пыталась представить себе, где сейчас Брюс, как после ранения сложилась судьба ее брата, что делает Йоланда в оккупированном немцами городе. А еще она искренне надеялась на то, что капитана уже перевели из Ханьи куда-нибудь за пределы острова, на новое место службы, и немецкие власти начали потихоньку забывать о ней.