Девушка под сенью оливы
Шрифт:
Да, совсем другими предстали все эти деревни перед ним тогда, шестьдесят лет назад. Тяжелое было время, полное неопределенности и упорной борьбы за остров. Сколько жертв было принесено тогда – и ради чего? Райнер глянул на груду ржавого оружия у входа в музей. Когда-то оно сеяло смерть, наводило страх, а теперь превратилось в кучу обычного металлолома. Почему со временем любое оружие превращается в хлам?
1941 год
К концу лета военные операции постепенно стали смещаться в горы. Именно там, в районе Белых гор, нашли себе пристанище многие бойцы Сопротивления. В горных деревнях укрывались и многие англичане, из числа тех, кто был ранен, не успел эвакуироваться со своими
Но эти люди были красивы, сильны и чрезвычайно выносливы. А еще они были трудолюбивы, они гордились своей историей и свято почитали традиции отцов. Помнится, сгоняли толпы местных жителей на строительство дорог, и все, и мужчины, и женщины, работали сутками, не разгибая спины, даже в самое пекло. Ни слова жалобы, ни следа усталости, по крайней мере внешне, на невозмутимо спокойных лицах. Напротив, горделивый взгляд и железная выдержка. Они часто пели во время работы. То были непривычные для слуха ритмы. Местные называли свои народные песни странным словом «мантинада». Наверное, песни были похожи на частушки, рождавшиеся прямо по ходу исполнения. По тому, как смеялись и перемигивались между собой поющие, можно было догадаться, что они откровенно потешаются над немцами. Да только попробуй докажи!
Чем выше в горы, тем тревожнее. Только и жди засады за любым поворотом горной тропы, за любым выступом скалы. Правда, горы регулярно прочесывались сверху самолетами-корректировщиками, а вооруженный патруль дежурил возле перевалов и вьючных троп, пытаясь выследить пути перемещения партизан. Отдельно со всеми колеблющимися из числа местных жителей велась обстоятельная работа по выявлению возможных укрытий, схронов, тайников, секретных складов оружия и прочего. Но, конечно, оставалось множество потаенных мест, недоступных немцам. Об их существовании могли знать только чабаны и пастухи, на лето угонявшие скот высоко в горы. Хотя все они клятвенно заверяли новые власти, что ни о чем таком они даже и не подозревают. Райнер не очень-то верил этим хмурым мужланам. Не доверял он и осведомителям, с готовностью сдававшим за пару драхм своих соседей, обвиняя их во всех смертных грехах, самым страшным из которых было укрывательство беглых военнопленных. Но на войне как на войне: приходится принимать помощь от тех, кто ее тебе предлагает.
Именно в то лето случилась одна неприятная история, о которой он не может забыть и по сей день. Во время очередного прочесывания местности в районе равнины Аскифу они взяли верный след и вскоре накрыли одну из банд. Завязалась перестрелка, в ходе которой двое его людей погибли. Были раненые и с той, другой стороны. Шиллер, один из его заместителей, не очень-то церемонившийся с партизанами и в лучшие времена, просто впал в ярость. Под прикрытием шквального огня они пробились наверх и стали с собаками прочесывать пещеры, в одной из которых притаились раненые англичане. В лохмотьях, полуголодные, многие на костылях, они производили жалкое впечатление: ничего от тех гордых бриттов, которые давали им достойный отпор в самом начале кампании. Англичане сдались без боя и без единого выстрела. Да и глядя на их изможденные лица, на их обтянутые кожей кости, Райнер понимал, что эти люди были практически обречены на голодную смерть. Из провианта в пещере удалось обнаружить лишь пару бутылок воды и корзину с улитками. У Райнера невольно шевельнулась жалость к поверженному врагу.
Всех пленных вывели из пещеры, построили в колонну и погнали вниз, на базу, для последующих допросов. Нещадно палило солнце, и многие раненые просто физически не могли идти. Некоторые просили дать им возможность передохнуть. Любая задержка в пути была нежелательна, и Шиллер, разумеется, не пришел в восторг от этих просьб. Возвращение на базу и так обещало быть сложным, а тут еще полно снайперов, притаившихся в гуще оливковых рощ по обе стороны дороги. Шиллер распорядился построить пленных в виде живого щита и пустить их первыми, на случай если снайперы все же объявятся. Понятно, он еще не успел остыть от боя в горах, к тому же жаждал мести за гибель товарищей. Но силы человеческие не беспредельны, Райнер видел это. Военнопленные могли в любой момент взбунтоваться, а это грозило еще большими осложнениями.
Он дал команду «Привал!». Пленным разрешили сесть в тени оливковых деревьев, им даже дали воды. Сам Райнер отошел в сторону, закурил сигарету и с удовольствием затянулся. «Какого черта, – думал он, – я бездарно трачу время в этих треклятых горах?» Ведь с его опытом и подготовкой ему место в Египте, в армии Роммеля, или на худой конец на Восточном фронте. И сколько еще продлится его физическое восстановление, когда мускулы обретут былую упругость и силу и врачи дадут ему добро на возвращение в десантные войска? Ведь если быть честным до конца, то даже однодневный марш-бросок в горы с последующим спуском вниз давался ему пока тяжело, порой на последнем пределе сил.
Он уже приготовился дать команду «Подъем!», но в эту минуту услышал у себя за спиной выстрел. Обернулся и увидел лежащего под оливой пленного, убитого выстрелом в голову.
– Кто стрелял? – Райнер почувствовал, как в нем закипает бешенство.
– Он не хотел вставать! – выкрикнул Шиллер, с ненавистью глядя на убитого. – Я приказал встать, а он даже не пошевелился.
– Ты, подонок! – воскликнул один из военнопленных с ярко выраженным новозеландским акцентом. – Он был болен и не мог идти! За что ты его?!
Райнер подошел к телу. Рыжеволосый солдат лежал ничком: на его теле не было живого места от ран и укусов собак, которых, штурмуя пещеры, натравили его люди на раненых. Как можно было добивать этого несчастного вот так, ради собственной прихоти, на виду у всех?
Он молча отвел Шиллера в сторону.
– Что ты себе позволяешь? Он же был безоружен!
Самодовольная ухмылка на лице капрала сменилась откровенным недоумением.
– Эти свиньи только что убили моего товарища! – огрызнулся он в ответ.
– Но не этот же конкретный человек!
– А чем он лучше? Все они свиньи!
– Заткнись, капрал! – рявкнул Райнер. – Будешь говорить, когда я тебе прикажу.
Но того уже понесло.
– Да я их всех сейчас перестреляю! До единого! – воскликнул он и полез в кобуру за пистолетом.
– Это я сейчас тебя пристрелю за то, что ты посмел убить безоружного пленного!
С этими словами Райнер спустил курок. Пуля попала прямо в висок. Шиллер рухнул на землю как подкошенный. Вокруг повисло тяжелое молчание.
Райнер исподлобья оглядел своих людей. На их лицах читались страх и смятение.
– Так будет с любым из вас, кто посмеет нарушить приказ! – рявкнул он. – Мы немецкие солдаты, а не банда разбойников с большой дороги. А сейчас быстро похоронить этих двоих!
Могилу обозначили горкой из камней и двумя касками. И отряд двинулся вниз, на базу. Шли молча, и только шарканье ног военнопленных, напоминающее заунывный мотив критской мантинады, нарушало свинцовую тишину. Всю дорогу Райнер терзался раскаянием в содеянном. «Что я наделал? – снова и снова спрашивал он сам себя. – Ведь я же убил своего товарища, к тому же подчиненного». А впереди еще маячило служебное расследование: нужно будет доказывать вышестоящему начальству правомерность столь жесткого поступка. Как бы его самого не упекли под трибунал.