Девушка с хутора
Шрифт:
рез плетни и, наконец, очутился в сарае у Игната Таранаки. Он притащил три винтовки—две своих, одну олину.
Отсутствие Кочуры тревожило комсомольцев. Через лазейку в стене Степа выбрался на занесенный снегом огород и, притаившись под сугробом, стал тщательно прислушиваться. Когда все смолкло, он вернулся в сарай и развел руками.
— Нет Кочуры! Что делать?
Судили-рядили, ничего не могли придумать. Винтовки и патроны зарыли в заранее приготовленную в сарае яму и прикрыли ее камышом. Ключ закинули в колодезь. Решили ждать утра. Перед самым рассветом разбрелись по домам,
:— Напишешь крест,—предложил ему Тарас Дорошенко.
Сеня поморщился.
— Не хочу крест.
— Так чудак! Крест—такой знак, что никто не обратит внимания. Да еще у церкви.
— Все равно не хочу,—заупрямился Сеня.—Знаете, что я напишу?—он подмигнул друзьям:—напишу цифру восемь. Нас в ячейке как раз столько же. Поняли?
Это всем понравилось.
— Боевая восьмерка!—улыбнулся Степа.
Когда Оля пришла в хату, бабушка Акимовна еще не спала. Не зажигая огня, она сидела на кровати. Оля ждала, что она что-нибудь скажет, но Акимовна молчала. В планы ячейки она, конечно, не была посвящена и ничего не знала. Знала одно: есть у нее сын-коммунист, есть его товарищи, есть комсомольцы. Только один короткий вопрос задала она:
— Ничего не случилось?
— Ничего,—тихо ответила Оля.
И вот, на другое утро, убедившись, что из друзей никто не пойман, Даша и Нюра подстерегли возвращавшегося из гимназии Федю Тарапаку и попросили его передать Кочуре одну только фразу: «Иди домой». Кочура в тот же день встретил на базаре Акимовну и шепнул ей на ухо: «Кланяйтесь Оле». И все было в порядке.
Одна только тяжелая весть лежала на сердце у комсомольцев: Кузьму арестовали. Расчеты его не оправдались. Юрченко отдал его под суд, и по станице поползли слухи, будто скоро Кузьму повесят. Но на другой же день случилось то, чего никто не ожидал: вахмистра нашли убитым, а Кузьма и его часовой бежали. И только два человека знали, где они скрываются. Эти два человека были—коммунист Быхов и уже оправившийся от раны смертник Гаркуша.
Соблюдая осторожность, целую неделю комсомольцы не собирались. За это время Нюра еще раз повидалась со Скубец-
ким. Он уже слышал и о похищенных винтовках, и о побеге Кузьмы, и искренне восхищался этим.
— Бесподобно!—говорил он.—Красота! Отважные люди — мой идеал! Подполье—моя стихия.
Нюра слушала его, не понимая таких слов, как «идеал» и «стихия», но не решалась признаться в этом, боялась уронить себя в глазах Скубецкого, а тот продолжал:
— Каждый должен быть энтузиастом.
— Ты мне проще скажи—совсем ты за красных, или не совсем,—и она строго посмотрела на Скубецкого.
—? Слишком примитивный вопрос,—снисходительно ответил тот,—но, разумеется, я—за красных.
— А как ты за красных?—не унималась Нюра,—на словах, или еще как?
— У тебя слишком практический ум:. Впрочем, и я тоже готов перейти от теории к практике. Надо здесь создать комсомол.
— А если он уже есть?—осторожно спросила Нюра.
— Разве?—Скубецкий посмотрел на нее.—Тогда следует установить с ним тайную связь. Я постараюсь это сделать. Имей в виду, я с тобой откровенен, зная кое-что о тебе.
— Что ж ты обо мне знаешь?—опять насторожилась Нюра.
— Знаю, что ты во враждебных отношениях с дочерью местного атамана. Кое-что слышал о тебе и от малосимпатичного Михаила Садыло. Кроме того, сам хорошо определяю людей, ибо я недурной психолог.
— Ты как-то все непонятно говоришь,—наконец, призналась Нюра. — Вас в гимназии много учат, а не все гимназисты так говорят, как ты.
Скубецкий не понял — упрек это, или восхищение — и сказал:
—? Давай вместе запишемся в комсомол, я буду тебя учить.
— Подумаю,—Нюра опустила глаза.—Если б я знала, что ты и вправду совсем за красных...
— Не решаешься,—не спеши. Я запишусь один.
— Нет уж, давай вместе.—Нюра снова подняла на него глаза. Высокий и стройный стоял он перед ней. Черные усики пробивались на его чуть вздернутой губе, а длинные ресницы еле уловимо вздрагивали.
«Кто лучше—он или Степа?»—невольно подумала Нюра.
Они расстались. Об этом втором свидании со Скубецким Ню ра опять рассказала Даше. Решили сообщить обо всем товарищам. Ходили к церковной сторожке, нетерпеливо ждали, когда же, наконец, на ее стене Сенька выведет свою восьмерку. И вот как-то утром она появилась. Вечером все были в сборе. Жали друг другу руки, радовались успеху.
— Теперь мы с оружием!
Но Оля сказала:
— Нам оставляют только четыре винтовки, остальные заберет товарищ Быхов.
— Как четыре? — всполошились все. — Как же их делить будем?
— Хлопцам,—коротко сказала Оля.
Девчата промолчали. Не они ж добывали оружие! Правда, была Оля с хлопцами, но что ж теперь сделаешь?
— А я говорил с Игнатом Тарапакой,—рассказал Кочура.— Я его спросил: «Может, забрать у вас те три винтовки, может, они мешают вам? Мне подводить вас не хочется. Спасибо и за « то, что спасли меня от беды».
— Ну и что?—заинтересовались все.
— А он сказал: «Дело твое. Мне они ни к чему. Только пусть лучше лежат, а то понесешь их—и сам засыплешься и меня сгубишь».
— И то правда, пускай пока лежат,—посоветовал Степа.
Так и решили. Потом заговорили о Скубецком. Когда выслушали Нюру, Даша предложила:
— Пускай кто-нибудь еще из хлопцев с ним познакомится.
— А тебе мало, что я его знаю?—раздраженно спросила Ню-ра.—Опять уже мне не верите?
— Снова наша солома заполыхала!—засмеялся Степа.—Что ты заладила—«не верите, не верите!» Верим. А конь—на четырех ногах, и тот спотыкается...
— Дайте я на него гляну,—перебил их Сеня Михайлов.—Я его враз раскушу.
— Без тебя раскусила, — обиделась Нюра.
Но все же решили: пусть и Сеня познакомится со Скубец-ким. Посидели еще часок. Вели теплые задушевные беседы, сговаривались, как встретить красных. Уже никто не сомневался в том, что они скоро придут.
— Не может того быть, чтобы они не пришли,—уверенно говорила Нюра.—И тетка моя ходит, как убитая,'—засмеялась она,—значит, придут. И Таисия ходит—нос повесила: значит, придут. А Симка совсем шею вытянула—значит, придут.