Девушка в белом
Шрифт:
Русико таких собак не видела. Она знала только нашего веселого толстого щенка и спросила у брата:
— Догонят волки оленя?
Паата растерянно оглянулся. Что сказать сестренке? Олень устал. Вряд ли он сможет убежать от разъяренных собак, которых Русико назвала волками.
— Догонят? — не отставала Русико. Паата медлил с ответом, наверное, искал в уме спасение для оленя.
Русико еще раз поглядела на широко раскрытые глаза оленя и воскликнула:
— Догонят!
Паата сокрушенно подтвердил:
— Догонят. Видишь ведь...
Мы не обратили внимание на то, как огорчились дети. Им казалось, что глаза оленя становятся все более и более жалобными. Патико и Русико ложились спать, смотрели на коврик и вздыхали. Изо дня в день большие серые собаки становились все злее и злее. Белые клыки были такими острыми, красный язык, который свешивался из пасти, все удлинялся...
Как-то вечером дети долго не засыпали и о чем-то тихонько шептались.
Наконец они уснули.
Мы тоже легли. Вдруг раздался плач и крик:
— Папочка, папочка, помоги!
Я вскочил, всмотрелся в сумрак комнаты, — никого не было. Зажег свет — никого. Русико сидела на постели и плакала.
— Съели... Съели...
Мать взяла ее на руки.
Русико вскрикивала, не открывая глаз:
— Мамочка, помоги!.. Папочка, помоги!..
Мы ничего не могли понять.
Проснулся Патико. Прислушался, показал пальцем на коврик.
— Не съели!.. Посмотри, не догнали его!
Мы наконец уразумели, в чем дело, и поднесли Русико к коврику.
Она перестала всхлипывать. Когда ее уложили спать, она печально сказала:
— Догонят...
Мы не придали значения ее испугу. Но однажды ночью опять послышался плач девочки.
— Догнали... Помогите! Съели...
Зажгли свет, показали, что олень цел и невредим. Она успокоилась, а засыпая, пробормотала:
— Догонят...
Через несколько дней пришлось снять коврик со стены. Мы принялись убеждать Русико, что волки убиты, а маленький светлоглазый олень убежал в лес. Там растут высокие-превысокие деревья, густая зеленая трава, там живут мама и папа оленя.
— Значит, волки его не догнали? — в который раз спрашивала Русико.
— Не догнали. Он убежал.
— Правда убежал?
Ей очень хотелось поверить нам. И мы подробно рассказали, по какому лугу олень бежал к лесу, как он скрылся среди деревьев. Мы еще прибавили: олень просил передать, что он как-нибудь придет повидаться с Русико.
— Значит, он спасся? Убежал?
Мы как можно убедительнее отвечали: да, спасся, мы сами видели, как он бежал по зеленому лугу, как скрылся среди деревьев... Русико почему-то не могла полностью поверить в спасение оленя.
Пришлось написать дяде, который служит в армии, далеко от нас.
Вскоре от него пришло письмо. В нем дядя слал множество поцелуев детям, а нам сообщал, что послал новый стенной коврик.
Пришла посылка. Мы подождали, чтобы дети уснули, достали коврик и повесили его у кроваток Патико и Русико.
На коврике был выткан тот же дремучий лес с высокими превысокими деревьями. Рядом с лесом сверкало прозрачное синее озеро. За озером виднелись горы и над ними небо — похожее на озеро. А внизу, возле самых кроваток, на лужайке паслись два свободных, гордых оленя. Третий олень, с острыми рожками и светлыми глазами, тянулся мордой к холодной прозрачной воде озера.
Утром мы проснулись от ликующих восклицаний:
— Не догнали! Не догнали! Папочка! Мамочка! Паата! Олень спасся!..
Паата проснулся, сел на кровати и уставился на коврик, Русико водила пальцем по коврику:
— Смотри! Вот этот олень спасся. Это его папа, а это — мама.
Паата долго молчал. Потом сказал:
— Спасся. Видишь ведь...
Басара
Погода вдруг переменилась. Мы наскоро соорудили шалаш и расположились у огня.
Подул ветер. Вместе с ветром в шалаш залетели холодные капли дождя.
Гончие заскулили и подползли поближе к огню. Завязался разговор о сегодняшней охоте. Говоря по правде, кроме одной драной лисы да глупого зайчонка, у нас у четверых ничего не было. Но никто не жаловался на судьбу, — у всех было чем похвастаться. Больше всего мы хвалили своих собак. Почему-то каждый считал, что на след зайчонка напала именно его собака. Особенно хорохорился я, даже порядком приврал, пытаясь доказать, что именно моя Риона первой почуяла косого красавца.
Вдруг кто-то неспросясь ввалился в шалаш, чуть не сорвал головой крышу, прислонил в угол топор с длинной рукояткой, поздоровался, ногой раскидав собак, освободил себе место, подволок колоду, тяжело опустился на нее и протянул руки к огню.
— Что, проясниться-то и не думает? — пробасил он и головней разворошил золу. Мою собаку он двинул ногой по носу и спросил:
— А вы никак охотились?
Потом стянул с головы мокрую шапку.
— Это ваши гончие? — опять спросил он и отпихнул ногой подобравшихся было к нему собак.
«Да он издевается над нами, — подумал я. — Во-первых, он даже не спросил разрешения, когда входил, а теперь выгоняет нас из шалаша. Ну, если не нас, то во всяком случае наших собак...»
— Э-э, старина, поосторожней, — как бы шутя сказал я, — не думай, что это простая собака... Она медалистка...
— Это какая же?
— Вот эта.
— Эта безносая? — переспросил он и ткнул указательным пальцем прямо в морду моей Рионе.
Товарищи засмеялись. Я не сдержался и грубо заметил: