Девять граммов в сердце… (автобиографическая проза)
Шрифт:
— Наверное, — говорю я.
— А на вас жалуются, что успеваемость низкую даете, — говорит Петунин.
— Не всё сразу, — говорю я.
Мне теперь все равно. Я прекрасно понимаю, к чему он клонит.
— Значит, конфликт с директором?
— Вам видней, — говорю я.
— А может быть, на вас наговаривают?
Мне чудится издевка в его словах. Петунин откатывается на свое место. Я сажусь.
— Ничего не понимаю, — говорю я.
— Н-да, — говорит Виташа. — Дело темное…
И снова, но уже тихо-тихо, звучит моя фамилия. И Шулейкин, едва освещенный лампой, рассказывает о моих грехах. О, мои грехи! Их так много, и они так ужасны…
— …Откололся от коллектива… Противопоставил себя…
— Правильно, — говорит Мария Филипповна.
Я смотрю на Петунина. Он слушает Шулейкина и кивает головой.
— …Самая низкая успеваемость по письменному русскому… Был Виктор Павлович… Катастрофа…
— Был я на уроке, — говорит Виташа, — и не на одном…
Скажи им, Виташа, скажи…
— …Такой отсебятины я еще не встречал… Для чего же существует Министерство просвещения, а?
— Может быть, мне уйти?! — вскакиваю я.
— Может быть, вы мне договорить дадите? — говорит мне Виташа.
— Спокойнее, — говорит Петунин.
— Вот так он всегда, — говорит Мария Филипповна.
Ну погодите, погодите же!..
— Вы хвастались ученикам, — говорит мне Шулейкин, — что вам на всех наплевать, что у вас своя, мол, голова на плечах, что программы — это чепуха…
— Кто вам сказал? — говорю я.
— Это не важно, — говорит он.
— Я говорил, что программу нужно дополнять! Я говорил, что очковтирательство… — Я кричу.
— А зачем кричать? — спокойно говорит Шулейкин.
— Умейте ответ держать, — говорит Мария Филипповна и смотрит на Петунина.
А мне плевать на Петунина! Плевать!..
— А может быть, вам пора ответ держать, Михаил Андреевич, — негромко говорит Петунин из своего угла…
Становится ужасно тихо. Дым папиросный уносится к потолку. Виташа подталкивает меня под бок. У Марии Филипповны белеют губы.
— Вы оскорбляете учителя, не имея на то основания, — говорит Петунин Шулейкину.
— У меня все факты… Вот, — говорит Шулейкин и показывает кипу бумаг.
— Без фактов нельзя вести серьезный разговор, — говорит Петунин.
— Да вот же факты, Петр Сергеевич! — говорит Шулейкин и пытается улыбнуться.
— Взяли вдруг и обвинили, — говорит Петунин, — а фактов-то и нету…
— Да вот факты, — растерянно говорит Шулейкин.
— Эдак мы все друг друга начнем поносить. Что же будет? — говорит Петунин жестко. — Без фактов нельзя.
— Я все факты имею, — почти шепотом, безнадежно говорит Шулейкин.
— Вы лучше скажите, куда вы деваете контрольные работы, — говорит Петунин, — которые вам лень проверять? Сжигаете, да?
Шулейкин молчит. Что это происходит? Меня защищают?!
— А во что он школу превратил! — кричит Виташа. — Все из-за него перегрызлись. Вы бы посмотрели, как он несправедливо картофельные участки распределял! И всякие разговоры… И на стенках всюду написано: «Кобель». Это о ком? Разве таким должен быть директор?!
Шулейкин пунцов, как переспевший помидор. И жалкая улыбка шевелится на его губах. А может быть, он плачет?.. А Виташа кричит, как Шулейкин по ночам прокрадывается к одной вдове…
— Это уже сплетни, — тихо говорит Шулейкин.
— Продолжайте, Виктор Павлович, — требует Петунин из своего угла.
Что делается?! Неужели это все из-за меня?
— Гы-гы, — говорит Маракушев, — а вы ведь, Михаил Андреевич, мне дров нарочно не давали, пока снег не пошел.
— Врете вы все, — говорит Шулейкин, не поднимая головы.
— Нет, он не врет! — стучит Петунин ладонью по столу.
— Гы-гы, — говорит Маракушев. — Вру, вру… А вот не вру!
— Так ему, гаду, — шепчет мне Виташа. — Допрыгался!
Что делается!.. Шторм. Ураган. Корабль сейчас на дно пойдет. Во все дыры вода льется. А тряпочки поверху плывут… Кто прав? Кто?.. Почему я тоже не кричу? Что мне, Шулейкина жаль? За что мне его жалеть? Топите его! Топите! Пусть знает!
…А потом я догоняю Петунина в коридоре.
— Что же теперь будет с Шулейкиным? — говорю я. — Теперь что, снимут его?..
— Решение облоно о снятии есть, — говорит он. — Почему «теперь»? Засиделся Шулейкин…
— Значит, это все из-за меня? — говорю я.
— А при чем здесь вы? — говорит он и смотрит куда-то мимо меня и быстро уходит прочь.
Все расходятся. Почти никого не осталось. Только Шулейкин стоит у дверей учительской. Курит. И Мария Филипповна стоит рядом. И я слышу:
— Да вы успокойтесь, Михаил Андреевич…
— А я и не волнуюсь, Мария Филипповна…
— Вы не обращайте внимания…
— Да что вы…
— Мало ли что говорят…
— Вы сами успокойтесь, Мария Филипповна…
— Как они это нехорошо!..
— Ничего, ничего… Пустяки…
Уже пять дней прошло, как Шулейкина сняли. Нового директора пока нету. Обещали прислать. Экзамены на носу. Клара Ивановна пока робко командует. Все ходят тихие.