Действо
Шрифт:
Двое бывших мультимиллионеров не знали куда идти им дальше и радовались лишь тому, что оторвались от Арсеникума. Судя по всему, он так и остался нарабатывать частный капитал. Поэтому, когда им попалась гостеприимно открытая дверь квартиры, Полякову и Крохину ничего не оставалось как зайти.
Прихожая была темна и захламлена. Из двери на кухню тянуло неким кисловатым неприятным душком, а в глубине жилой комнаты шевелились смутные тени. Заслышав шаги, одна из теней дернулась, повернулась там, в темноте и сиплый, низкий голос встревожено вопросил:
– Это вы, духи заживо съеденных?
Разговор по душам.
– Говорю же тебе, они не духи, – еле слышным, неизбывно мрачным голосом произнес Андрей Якутин, – Живые люди. Такие как я!
– Но ты же сам говорил, что духи могут вселяться в тела людей и повелевать ими, – рассудительно произнес каннибал, – посмотри на них, посмотри как они выглядят! Это же настоящие ненормальные!
Якутин подавил тяжелый вздох. Два бедолаги, которых неизвестно каким ветром занесло в этот локальный дурдом на двоих, обеспокоено переглянулись. Пожалуй, они рады бы уйти, но каннибал имел на этот счет другое мнение. Он сидел, по-турецки скрестив ноги, в самой верхней точки образованного людьми круга и в руках держал два разделочных ножа – один с пилкой, а другой простой, гладкий, которым когда-то давно любящая мама любящего сына Павлика резала мясо к семейному ужину. Ныне ему нашлось другое применение.
Просторная темная комната была обставлена с минимумом предметов – загаженный матрас в углу, холодильник в другом и изящный стеклянный столик между сидящими – толстое стекло в деревянной оправе с инкрустацией. Еще было окно с толстым итальянским стеклопакетом и бесконечные космические бездны за ним. Желтый шар луны, видимый так, как если бы вы находились на середине пути от Земли. Но никого из собравшихся лунный пейзаж совершенно не интересовал.
Дорогой дубовый паркет комнаты плотным узором покрывали странные закорючки, чем-то похожие на попытку создания единого языка для арабо-тайваньской коалиции, в который зачем-то привнесли скандинавские умлауты. При ближайшем рассмотрении оказывалось, что это стройные и не очень шеренги атакующих, защищающихся, совершающих подвиг и бесславно гибнущих нарисованных красным маркером солдатиков. Помимо расходования красителя в маркере призрачное войско бледнело и у двери почти полностью обращались в тени самих себя.
За дверью начинались коридоры и темные комнаты заброшенного дома – старого, многоквартирного особняка в псевдовикторианском стиле – скрипучего и воющего на четыре печных глотки под промозглым ноябрьским ветром.
Но и это сидящих вокруг столика уже не интересовало. У них шел обстоятельный и вдумчивый разговор, двоим из участников которого он был явно в тягость, одного не интересовал ни в коей мере (ему уже было давно и на все наплевать), а еще один испытывал к нему жгучий интерес.
– Они ведут себя как одержимые, – сказал каннибал, – что ты на это скажешь?
– Ну, почему же одержимые? – спросил один из гостей (почтальон, Костя, или как его там…), – Мы не одержимые и уж точно не духи, правда, Максим?
– Почему вы разговариваете о духах? – спросил мальчик, – зачем вы держите ножи?
– Парень, на твоем месте я бы не стал спрашивать про ножи… – устало молвил Якутин.
– Ножи для того, чтобы лишить духов их телесной оболочки, – объяснил каннибал, – если вдруг они взбунтуются.
– …поэтому мы не будем говорить про ножи, – вставил Андрей, – а почему мы говорим именно про духов? Но ведь с них-то все и началось… Я попытался убедить моего собеседника, что то, что он творит с людьми идеально для создания приведений.
– Да у нас вышел небольшой мистический спор, – продолжил каннибал, – я попытался доказать моему оппоненту, что когда я ем своих жертв, они испытывают непередаваемое блаженство, которое продолжается до самого конца, то есть до того момента, когда последний их кусочек исчезнет в моем чреве.
Гости покосились на говорившего с суеверным ужасом, а потом уставились на совершенно спокойного Андрея. Тот глазами, показал – «не дергайтесь».
– Вот, а я осмелился возразить, – сказал Якутин, – и выдвинул гипотезу о том, что погибший мучительной смертью человек почти наверняка превращается в привидение.
– А я ударил тебя ножом в ногу, но не сильно, – с дружелюбной улыбкой произнес каннибал, – но меня взял интерес. Не был ли прав мой оппонент? А, что если и вправду существуют тонкие миры, о который он говорил… Но, по порядку. Коллега Андрей выдвинул целый ряд гипотез о том, что бывает со съедаемым заживо человеком.
– А он ударил меня ножом… – без выражения произнес Андрей и тусклые его глаза, коротко, но яростно блеснули, звякнули браслеты наручников, которыми он был прикован к батарее.
На миг замолчали. В окно светила луна – мертвенным, синим светом ртутной лампы. Выл холодный ветер – из тех, что несут свинцовые серые тучи первых снегопадов.
– Расскажите про призраков, – сказал вдруг мальчик.
– Я уже рассказывал, – утомленно молвил Якутин, – впрочем, мой коллега настаивает и я расскажу. Слушай парень, Максим вроде, да?
Да, призраки… Духи… они есть везде, у каждого живого существа, и у некоторых вещей тоже. Растения, животные, канарейка в клетке, жук-древоточец, вошь, которая живет на вашей собаке – у всех есть духи – такие же как и они, маленькие и большие, сильные и слабые. Духи – их жизненная сила. Они вселяются при рождении, а может быть позже, а некоторые их долго не имеют, и в какой-то миг получают.
– А вещи? – спросил Максим.
– Вещи? Вещи как раз из тех, что получают. Духи вселяются в предметы лишь очень близкие к людям. Есть такие вещи, которые ни дня не обходятся без людского внимания.
Те предметы, которым мы дарим свою симпатию и даже любовь – красивые безделушки, имиджевые аксессуары, сложные механизмы. Женские украшения, лакированные ботинки, прадедушкины часы на цепочки. Дорогая новая машина. Эти вещицы никогда не оставляют вниманием, им дарят ласку, нежность, ими гордятся и в какой-то момент от изливаемых психических энергий в них зарождается нечто. Нечто, что мы не видим, но которое есть и которое питается нашими чувствами, как младенец материнским молоком. В какой-то момент мы замечаем, что уже не может обходиться без этой вещицы, а мысль о том, что мы может потерять ее, разрывает наше сердце.