Диагностика убийства
Шрифт:
– В Индии есть такой обычай – «ракша бандан» называется, когда сестра завязывает на запястье брата священные нити ракхи.
– Сестра?
– Не удивляйтесь, иногда это делают не только родные братья и сестры, но и некровные родственники. Согласно древней традиции, эта связь обязывает «брата» защищать «сестру» в течение всей жизни. А поскольку нить одновременно является и символом чистоты, ракхи-связь исключает любые романтические или сексуальные отношения.
– Как интересно! – пробормотала я. – И кто является инициатором этой… связи?
– «Сестра». Именно она выбирает себе «брата». В этом обычае есть и определенная «корысть»: ракхи-сестра или ракхи-брат – это человек, к которому можно обратиться за помощью в любую минуту. Так что сами видите, сколько «родственников» приобрел здесь Ноа, сам того не желая!
– Женского пола, как я понимаю?
– Э-э, нет, не понимаете! – затрясла головой Трейс, откровенно веселясь. – Тут все сложно. В Индии, знаете ли, в семьях помногу детей. Если какая-то девушка повязала кому-то ракхи, можете быть уверены, что у нее есть по меньшей мере один брат или сестра. Таким образом, вместе с каждой ракхи-сестрицей Ноа завел себе еще и несметное количество других «родичей»!
– Вот уж повезло так повезло! – пробормотала я.
– И не говорите – иногда мне кажется, что он готов сбежать и уже намыливает пятки… Но почему-то остается. Мы с ним, видимо, оба мазохисты!
– Трейс, а в больнице есть еще иностранцы?
– Только мы с Ноа. Остальные – все индийцы, работают на добровольных началах. Иногда Ноа подбрасывает им кое-что, что доставляют в посылках из Европы – молочные детские смеси, консервы и так далее. Это все, на что они могут рассчитывать. Но эти люди здесь не поэтому, а потому, что понимают: больница – единственное место, где им хоть как-то пытаются помочь, оттого они готовы на все, чтобы она продолжала функционировать.
– Я бы хотела внести свой вклад, – сказала я. – Составьте список того, что вам требуется в первую очередь, и я попытаюсь достать.
Трейс откашлялась, и я почувствовала, что ей неловко.
– На самом деле, – сказала она, – Ноа уже это сделал.
С виноватым видом медсестра полезла в карман и достала оттуда сложенный вдвое листок из блокнота.
– «Передвижной рентгеновский аппарат, аппарат ИВЛ[ИВЛ – аппарат искусственной вентиляции легких.], АИК[АИК – аппарат искусственного кровообращения.], стерилизаторы…» – прочла я. – Что ж, думаю, это можно устроить.
– Там еще лекарства, – сказала Трейс. – Но это не значит, что мы хотим все сразу! – тут же добавила она.
– Сделаю, что смогу, – заверила я медсестру, поднимаясь. – Боюсь, мне пора – скажите Ноа… Нет, не надо ничего говорить.
Я уже спускалась по ступенькам в дворик, где меня ждал Лал, прислонившись к дверце «Мерседеса», когда Ноа нагнал меня.
– Все-таки решили уйти, не попрощавшись? – с укоризной спросил он. – Нехорошо, шримати Индира!
– Трейс передала мне ваш список, – сказала я. – Вы еще что-то хотели?
– А вы злая! – заметил он, в упор глядя на меня. – Мстите мне за прошлые грехи?
– Я?! Да ни боже мой!
– Ага, – закивал швейцарец, прищуриваясь, – хотите, чтобы я почувствовал себя последним подонком: выманил у девушки деньги – и в кусты?
– Это – мое решение, – возразила я. – Никто ничего у меня не выманивал, так что можете не чувствовать себя виноватым.
– Тогда я просто обязан вас накормить. Не возражайте, так как это единственное, чем я на данный момент могу отплатить вам за акт доброй воли!
У меня и в мыслях не было возражать: «кофе» Трейс вызвал во мне зверский аппетит.
– Хорошо, – кивнула я. – Я с вами пообедаю.
– Отлично. Ваша горилла пойдет с нами? – кивнул он на Лала.
– Нет.
Подойдя к водителю, я медленно сказала по-английски:
– Мы с доктором идем поесть. Вы свободны как минимум на час.
Лал попытался возражать, с подозрением глядя в сторону Ноа, но я ему не позволила:
– Я сказала, вы свободны, Лал! Через час ждите меня на этом же месте.
Возможно, я проявила излишнюю резкость, но у меня нет привычки повсюду таскать за собой телохранителей, поэтому Лалу придется меня извинить.
Место, куда привел меня Ноа, оказалось всего в десяти минутах ходьбы от больницы. Это был маленький ресторанчик на десять столиков, восемь из которых располагались на улице, под полосатым навесом. Трудно было поверить, что рядом находится бедняцкий квартал: здесь все выглядело вполне цивильно. Правда, коровы на улицах и бродячие собаки никуда не делись, но чистенькие зеленые скатерти, свечи и розы в крошечных вазочках говорили об относительном благополучии.
– Как будто в другой мир попадаешь, да? – спросил Ноа, догадавшись, о чем я думаю.
– Индия – страна контрастов, – повторила я фразу, написанную на обложке путеводителя.
– И это – не просто слова, – кивнул Ноа. – Кстати, вы так и не сказали, в какой области медицины трудитесь – может, поработаете у нас?
– Вряд ли вам потребуется врач моей специальности.
– Неужели вы – нейрохирург? – в притворном ужасе спросил он.
– Нет, я психиатр. Моя специализация – анорексики, точнее, анорексички.
– Да, вы правы! Большинству моих пациентов неведомы проблемы добровольного отказа от еды: когда еда есть – это настоящий праздник!
– Вы не считаете мою работу серьезной, да?
– Не забывайте, что я здесь всего-то три года, и проблемы Большого Мира мне далеко не чужды.
– А вас-то, успешного кардиохирурга, как сюда занесло?
– Трейс уже наболтала с три короба? – поморщился он.
К нам подошел полный мужчина в белом фартуке, заляпанном чем-то желтым (видимо, соусом карри, который тут добавляют буквально во все). Его бритый череп лоснился от пота, на лице сияла широкая улыбка, и я поняла, что доктор здесь частый гость. В подтверждение моей догадки мужчины пожали друг другу руки и заговорили на хинди. Интересно, выучу ли я когда-нибудь этот странный язык? Он такой эмоциональный, дополняемый огромный количеством характерных жестов, что кажется невероятным, как Ноа удалось его освоить!