Диармайд. Зимняя сказка
Шрифт:
– Ты что, так прямо и пошла с незнакомым человеком против солнца? – изумилась Эмер. – Великая Бриг, чему тебя учили на Курсах?!
– Какой же он незнакомый? Это мой клиент, – не менее удивившись возмущению целительницы, отвечала Сана. – Дара, ты же его видела! Помнишь – мужик, из которого сифонило? Я его еще Изоркиными шторами накрыла!
– Ой… – только и могла произнести Дара.
– И клиент привел тебя в Другой Мир? – уточнила Эмер. Действительно – это звучало более чем странно.
– Он сказал – меня за тобой крестная прислала, – объяснила Сана. – Я же ее как раз звала. Дара!
– Слово… – прошептала Дара. – Я сказала Слово…
И при мысли, что Словом оказалось имя «Диармайд», она засмеялась, сперва тихо, потом все громче, все звонче.
– Вот оно, мое Слово! Вот же оно! Слышишь, Фердиад? А теперь плыви прочь!
Дара сбежала к воде и стала толкать лодку в надежде, что где-то же есть течение, чтобы подхватить ее. Лодка сопротивлялась.
– Ты настолько ненавидишь меня? – тихо спросил Фердиад.
– Много чести, – сквозь зубы ответила Дара. – Я только хочу избавиться от тебя и вздохнуть с облегчением. Мне есть чем занять душу и кроме ненависти. У меня Диармайд! У меня Изора, Сашка, Сана, Эмер… да всех не перечислить… Да я на улицу выйду, с первым встречним познакомлюсь – и он мне другом станет, и с ним что-то новое завяжется! У меня просто времени не будет тебя ненавидеть!…
Она уже стояла по пояс в воде, но течение все не возникало.
– И ни разу не вспомнишь? Ведь было же?…
– Хватит того, что я раньше тебя вспоминала. Говорю же – на тебе, на твоих знаниях и на наших постельных кувырканьях свет клином не сошелся! Да поплывешь ты отсюда прочь, горе мое?…
Она тревожно обернулась – как бы Сана с Эмер не кинулись отбивать Фердиада. И погрозила им левым кулаком. Эмер замерла и удержала Сану.
– А у меня вот ничего нет, – глядя в воду, произнес Фердиад. – Кроме вас… Я даже не могу сойти с ума, как Ротниам.
– Фердиад, ты заговариваешь мне зубы. Прощай.
– Погоди, Дара. Тебе не приходило в голову, что в моей жизни все было по-честному? Я никого не любил – но ведь и меня не любили! Если бы ты любила меня – разве покинула бы?
– Если бы ты любил меня – разве отпустил бы?
– Меня не любили, – повторил он. – Вам всем нужны были мои знания и мои ласки. Ты думаешь, я не чувствовал этого? Не понимал, что ты кричишь подо мной, а изнутри твоих опущенных век – совсем другое лицо? И я не хотел дарить женщинам детей вовсе не потому, что кого-то презирал. Просто я знал, что появится ребенок – и для меня вообще не останется места.
Это вполне могло быть правдой. Его правдой.
Он невольно искал в окружавших его людях свое отражение.
И не объяснять же было теперь, что никакого чужого лица Дара не видела, а только его собственное – красивее которого просто быть не может…
– Сейчас, когда приплыла твоя крестница, мне на секунду показалось – вот-вот все может измениться. Но я ошибся – это уже навсегда.
– Ты хочешь сбить меня с толку, – сказала Дара. – Но у тебя не получится. Даже если ты разбудишь во мне желание и мы соединимся прямо в воде, ничего не изменится. Мы с тобой вдвоем создали то между двумя людьми, чего быть на свете вообще не должно, не вражду, не любовь, не ненависть, не страх, не презрение, а – отсутствие всякого чувства, мертвое пространство, в котором возможна только стратегическая игра умов. Оно окружало меня, оно стало моей аурой, но знаешь – есть тот, кто смог выдернуть меня из этого савана! Когда я думаю о нем – я чувствую его, я знаю, что не все потеряно, что кусочек души еще жив, и когда-нибудь у меня, возможно, вырастет новая душа. Скажи – а у сидов есть душа?
Фердиад молчал довольно долго.
– Сейчас увидишь, – решившись, произнес он. – Мне нужно на берег – всего на несколько секунд! А потом – решай!
– Валяй!
Она шагнула в сторону, и лодка, которую он называл каррой, словно обрадовавшись, рванулась к берегу и уперлась в мокрую траву. Фердиад подобрал со дна «Лисичку», встал, собрал волосы на затылке в пучок и, неловко завернув руку, стал пилить его у самого основания лезвием кинжала. Женщины, две на суше и одна в воде, молча смотрели, как он мучается, пока платиновый хвост не остался в его левой руке.
Фердиад бросил волосы на траву. А потом туда же – «Лисичку».
– Вот так, – сказал он. – Теперь – все. Точка.
Несколько секунд он смотрел вниз – как море понемногу размывает плотный пучок волос и уносит платиновые нити, в которых было столько силы…
– Подтолкни карру, – попросил Фердиад.
Он отправлялся в неизвестность, отказавшись от того, что давало ему хоть какую-то силу. И все это понимали, и все видели, что упрямый сид выбрал то, что считал своей смертью, – вечное одиночество и вечное презрение своих, и впридачу вечное повторение их безмятежного дня, без единого нового слова и нового лица, охоту на призрачного кабана и чаши с призрачным пивом. Но только Дара осознала, что так он сказал о невозможности для себя жить без людей. И, похоже, это был ответ на ее вопрос – если у сида и была душа, то он оставлял ее здесь, более – не нужную никому, на сырой траве…
А то мгновение, пока он смотрел на отрезанные волосы, было безмолвной просьбой не изгонять, простить, оставить хоть на задворках мира, но – ЭТОГО мира. Ему не ответили – и он уходил.
Дара удержала рукой кожаный борт.
– Ладно, чего уж там… – сказала она. – Только больше мне под руку не попадайся.
Фердиад соскочил прямо в воду, а Дара положила руки ему на плечи, и стала осторожно разворачивать его лицом к берегу.
Был миг, когда ей захотелось удержать его при себе, когда ее качнуло к нему, и то, что их соединило, сильно смахивало на объятие. И даже губы сида коснулись ее виска. Но Дара была щедра в этот миг – то, что мучительно рождалось в душе Фердиада, она отдавала той, кому оно принадлежало по праву, той, кого еще и на свете не было.
Сперва правую, потом левую руку убрала она с его плеча и окончательно повернулась к горизонту.
Лодка, словно кто-то в воде подтолкнул ее, сунулась носом к Даре и легонько ткнулась в колени.
Дара вспомнила ту ночь, когда Диармайд из светового столба изваял призрачную женщину, вспомнила, как он стоял в лодке перед женщиной, прижавшись к ней лицом, и вновь ощутила его дыхание и губы.
– Он зовет меня, – тихо сказала Дара. – Слышите?
И забралась в лодку.
Тут же течение развернуло это кожаное суденышко со светлой заплаткой на борту и понесло его, все быстрее и быстрее, так что от этой скорости родился ветер. Он отнес назад волосы Дары и заставил ее прищуриться.