Диармайд. Зимняя сказка
Шрифт:
Сана же все хотела, но боялась спросить: что это за халат на Даре, синий с голубоватыми разводами?
К концу рассказа спрашивать было уже незачем.
– …И тогда я, кажется, я поняла, что сотворила старуха Буи, – завершила ход своих умозрительных рассуждений Дара. – Она сделала из него фомора!
– Кого? – удивилась Сана.
Так же, как и Дара, она при обучении мало внимания уделила теории и истории, тем более – непохожей на реальность истории, преподносимой почти в необязательном порядке, а больше увлекалась практикой целительства. Но Дару припекло – и она полезла искать по преданиям исторические корни своих
– Фомор – это существо, наполовину принадлежащее Этому Миру, а наполовину – Другому Миру, – объяснила Дара так, как будто знала это с самого рождения, а не вычитала недавно в библиотечном фолианте. – Согласись, такое трудно представить себе – вот его для простоты и изображали половиной человека с одной ногой, одной рукой, одним глазом, одной ноздрей, а прочее пребывало в Другом Мире – и тоже в таком ублюдочном виде! Но это – от убожества фантазии… А, может, от тяги к ужасному, такое тоже с людьми случается… Но на самом деле фомор – это то, что сотворила старая Буи! Только так она могла спасти Диармайда – ни тому, кто в Этом Мире, ни тому, кто в Другом Мире, убить его невозможно.
– Но зачем сиде вообще спасать человека? Они же губили людей! – возразила Сана, и возразила вполне разумно.
– Может, губили, а может, и нет… – Дара задумалась. – Как начнешь вспоминать все эти байки, так и получается, что вражда людей с сидами – палка о двух концах. После войн племени богини Дану с племенем Фир Болг прошло много столетий, люди ничего плохого сидам сделать больше не могли, а сиды похищали людей, и те жили с ними в зеленых холмах. Зачем, для какой надобности? Не знаешь? И я не знаю. Если пренебречь версией о сексе…
– Они были рабами? – предположила Сана.
– А для чего сидам рабы? У них и так все есть. Будь у меня поменьше совести, я бы не работала, а только по магазинным складам шарилась…
Вспомнив ящик с лососиной, перебивший посуду, Сана фыркнула.
Тогда ей хватило возни с этой лососиной! По приказу Дары, действительно не знавшей, откуда прилетел ящик, она отдала все эти запрессовки нищим и бездомным детям. Пытаясь соблюсти что-то вроде справедливости, давала одну порцию в одни руки – ну и пришлось ей чуть ли не бегством спасаться от обнаглевшей тетки, имевшей законное хлебное место на паперти. Сана сильно не хотела ставить ее столбом по методике бабки Савельевны, которой, кстати, она и с крестной поделилась, потому что из такого столба не всякий выйдет благополучно, однако пришлось крикнуть: «Стой стоймя, спи дремля!» И только тогда Сана благополучно избавилась от оставшейся лососины.
– Рабы, крестная, для того, чтобы над ними издеваться, – более чем серьезно, даже поучительно произнесла Сана, и тут лишь Дара вспомнила – да ведь крестница побывала замужем, о чем рассказывать избегала, одно только было ясно – с мужем ей крепко не повезло…
– Ну, разве что… Но те, кто выходил из зеленых холмов и возвращался к людям, делались либо безумцами, либо пророками, либо целителями. Вот что я вычитала в книге. Тебе это не кажется странным? Это очень похоже на друидов, проходивших обучение в холмах. Кто-то не выдерживал этой педагогики, кто-то выдерживал… Простому человеку всякий, кто не похож на него, уже подозрителен, а сиды тем и страшны, что все-таки похожи, но невероятно красивы. Другого зла от сидов я ни в одном первоисточнике не нашла, ты уж мне поверь! Даже в записях Эмер. Можно было попасть под копыта их коней случайно, однако с умыслом сбивала пеших, кажется, только одна из сид. Вот что у них действительно было в избытке – это бесцеремонность! По-моему, они брали к себе тех, кого считали подходящими учениками, как мы подбираем на улице котят. Мы же не думаем, что у котенка где-то в подвале есть мама-кошка.
– Какая им радость в том, чтобы учить людей?
– Да примерно такая, как нам – в игре с котятами, наверно… Развлекались… Так вот, старуха Буи! Когда-то давным давно она сильно затосковала в этих своих зеленых холмах. И ушла к людям. И ушла к людям…
Левый глаз сам собой прищурился. Ощущение было довольно неприятным, глаз нуждался в помощи. Дара совсем его закрыла и наложила сверху ладонь, нажала, подвигала, посылая энергию из центра ладони, которая должна была навести порядок. Но глаз оказал сопротивление! Он задергался – а потом изнутри прикрытого века образовалась картинка.
– Сана, я ее вижу… – не своим голосом произнесла Дара. – Она в башне сидит, из водорослей что-то плетет… Голову подняла…
Дара не понимала, что с ней такое творится. Это не было напущенным наваждением – хотя она и не знала, по каким признакам определила иную природу своего видения. Возможно, потому, что наваждение не дает такой пронзительной отчетливости картинки и такой полной иллюзии для всего тела – Дара же ощутила и сквозняк в башне, и шероховатость каменной стены, к которой она прикоснулась правой рукой, и даже иной воздух, попавший в ноздри.
– Вот ты и пожаловала, – произнесла старая Буи, причем голос был слышен только Даре. – Как с гейсом справляешься, милочка?
Она была все в том же старом грязном плаще на голое тело, в той же юбке, и длинные седые волосы падали ей на плечи, а сзади забились в откинутый капюшон.
– Не накладывала ты на меня никакого гейса, Буи, – ответила Дара, и от этого ответа ничего не понимавшая Сана даже съежилась. – Или была у него подкладка, которой я не заметила. Вы, сиды, на это мастера.
Старуха рассмеялась.
– Гляди – плету, плету, а оно в руках рассыпается, – вдруг пожаловалась она. – Скучно. А было – до пят я наряд носила, вкушала от яств обильных, любила… Кого же я любила? Ох, милочка, и кого же я только не любила!
– Диармайда, – подсказала Дара.
Старуха погрозила ей пальцем.
– А дух его – со мной, со мной! – крикнула она. – Духа ты не отнимешь! Было… Прыгнула я за порог, прыгнула я за ворота, прыгнула на коня и сжала поводья, и мчалась так быстро, как только умела, я нашла его тело в кустарнике низком и алую кровь пила, пригоршней зачерпнув, вместе с пылью дорожной…
– Это было потом, – прервала ее Дара как можно спокойнее. – А хочешь, я скажу тебе, что было до этого, Ротниам, дочь Умала Урскатаха?
– А скажи, – потребовала старуха, ничуть не удивившись иному имени. Дара же подумала, что Эмер наверняка это имя знала, и до причины, по которой не сообщила его, тоже еще нужно докопаться.
– Ты меняла мужчин не потому, что так уж хотела разнообразия. Ты искала мужчину, в котором были бы кровь более горячая, чем у обычных людей, и способности, по крайней мере равные способностям сида. Ты же гордая! Ты хотела не такого, как все.