Диармайд. Зимняя сказка
Шрифт:
Это было чистейшей импровизацией. Про полинезийских богов Дара могла безнаказанно врать сколько душе угодно – кто бы ее проверил?
– Я раньше увлекалась скандинавской мифологией, – сказала Фаина. – Вы, наверно, тоже?
– Нет, – честно призналась Дара, помянув соответствующим словом Фердиада. Треклятый сид, похоже, строго следил, чтобы на Курсах не осваивали никакой лишней информации. Если бы Дара попала туда взрослым человеком, обремененным посторонними знаниями, она бы не чувствовала себя в погоне за Диармайдом, как безоружный против вооруженного. Но Фердиад привел ее туда совсем юной – и, ограничив
– В сканданавском пантеоне был бог Браги, который покровительствовал поэтам.
Богиня Бриг, отметила про себя Дара, вон она как вынырнула…
– Этот бог – хранитель особой энергии, которая позволяет преодолевать самые сложные препятствия. Его символ – благородная арфа…
– Благородная арфа… – повторила Дара, и тут же перед глазами встало темное окно, в котором возникает смутный свет, море в лунных бликах, лодка с пятном на борту и человек, стоящий к ней спиной, с маленькой арфой на длинном ремне. – А еще?
– Викинги считали магами всех, кто умел сочинять стихи. Для них каждое стихотворение было волшебным заклинанием.
– А у них кто-нибудь обучал поэтов?
– Вот этого я не знаю.
Уж не на север ли подались те филиды, которые не поладили ни со старым, ни с новым вероучениями, а хотели делать что-то свое, подумала Дара, уж не туда ли они унесли третью ветвь Бриг? И тайну идущей от нее энергии, которую нужно беречь для самых опасных препятствий?
Одни – ушли из священных лесов и от дворов обреченных королей в иные леса и на берег иного моря, к молодым, яростным, нуждающимся в смелых и сильных песнях вождям, унесли с собой одну ветвь из трех, вырастили новое дерево, другие… Других песком занесло…
Фаина сидела перед ней, сказочная красавица, если забыть об искореженном теле, и смотрела, ожидая следующего вопроса.
Посмотрела на нее и Дара. А потом – на книжные полки, которые тянулись над диваном. И. указав на одну из книг рукой, сделала пальцами легкий такой знак, собирающий внимание, мимолетное движеньице, если не разбираться в таких вещах – никогда не догадаешься…
– У тебя хорошие книги, – сказала Дара. – Мало кто в наше время их читает.
Фаина смотрела на нее совсем не такими глазами, как гитарист в метро. И верно, подумала Дара, не может она легко покориться, вон какие волосы отрастила, и неосознаваемая сила все же дает себя знать.
– Книги я люблю, – согласилась Фаина, и тут Дара, изобразив, будто увидела особенно любопытный переплет, тихо свистнула. Она собрала внимание глаз, теперь собрала внимание ушей, повела рукой в воздухе и замкнула тот круг, по которому должны будут некоторое время двигаться ощущения Фаины.
– Так в какой же книге ты прочитала про сиду Ниав, страстную наездницу? И про сиду Этне, целительницу? И про сиду Нар, что подарила королю Кримтану доску для игры в фидхелл?
– Я никогда не читала про сиду Нар, – возразила Фаина. – А вообще мне все это рассказывал один человек. У меня есть подруга, Марианна, она тоже пишет стихи, она решила собрать сборник городских поэтов и издать, тогда еще можно было найти спонсора.
– Это что же, лет десять назад было? – уточнила Дара.
– Около того. Спонсор сказал, что сперва хочет видеть сборник, и мы собрались…
Дальше следовала грустная история о компании юных дарований, которые сперва подружились, потом перессорились, а сборник не то что издан – собран толком не был. Но кратковременная дружба получилась довольно громкой, пресса подняла на щит компанию, восставшую против местного отделения союза писателей (было бы против кого восставать, подумала Дара, там же ни одного имени отродясь не возникало и не возникнет).
– И тогда он пришел к нам на литобъединение… – Фаина задумалась. – Мы даже не поняли, кто это, думали – школьный учитель. Но учителя столько не знают. Ему нравилось говорить с нами просто так…
– Кто пришел? – спросила Дара.
– Мы его называли Дим-Димыч, но, мне кажется, никакой он не Дмитрий.
– Может, Вадим Вадимович?
– Нет, и не Вадим.
– А почему ты думаешь, что он не Дим-Димыч?
– Мне тогда было шестнадцать лет, я была самая младшая. Я не могла его называть Дим-Димычем, и сперва выговаривала правильно: Дмитрий Дмитриевич. И каждый раз он откликался не сразу – как будто вспоминал, что теперь его зовут именно так.
Наблюдательная девочка, подумала Дара, но дальше, дальше! К сиде Ниав!
– Про сиду Ниав он рассказал мне осенью, – уловив невысказанный вопрос, ответила Фаина. – Он спросил: знаешь, что сегодня за день? А у меня были часы с календарем. Я посмотрела. Первое ноября, говорю. И он сказал: сегодня Самхэйн, время, когда почти не остается границы между Этим и Другим Миром. Тем, кто живет неподалеку от холмов, лучше не высовывать ночью носа – сиды последний раз в году выезжают на своих белых скакунах и могут прихватить с собой. Но Самхэйн – время, когда пленник может покинуть зеленый холм. Мы сидели в парке, на детской площадке, мы были одни, и он говорил весь вечер, только для меня, целый вечер…
– О сидах? – слишком громко удивилась Дара и сбила тонкую настройку транса.
– О племени богини Дану, – подтвердила Фаина, но уже другим голосом. – О короле Айлиле и королеве Медб, о Кухулине, о стеклянной башне посреди моря, в которой живут фоморы…
Она замолчала, и на ее лице было непонимание: с чего вдруг потребовалось рассказывать незнакомой женщине то, что хранилось в душе только для себя?
Дара же сидела напротив, приоткрыв рот. Идя по следу Ниав, она, кажется, опять вышла на Диармайда!
– Как он выглядел? – неожиданно для себя спросила Дара.
– Кто?
– Этот учитель, как его… Дим-Димыч.
– Как выглядел? Ну… Он был высокий, с сигаретой, в темных очках…
Дара кивнула – то, что выныривало из толпы, и то, что появлялось из Другого Мира, Фаининым словам пока не противоречило.
– Он их когда-нибудь снимает?
– Очень редко…
– Еще!
– Ну… я не знаю…
Фаина сказала правду – Дара, попытавшись считать то, что представила себе девушка, увидела словно бы снизу силуэт склонившегося человека, увидела и довольно большие очки в оправе из темного тусклого металла, и пальцы у рта, из которых торчала эта самая сигарета с длинным столбиком пепла, но черты лица плыли, вот оно обретало четкость и благородную лепку щек и подбородка, а вот туманилось, распространялось вширь, вымывалось из памяти…