Диармайд. Зимняя сказка
Шрифт:
– Гордая, – согласилась старая Буи. – Я же сида. Но меня слишком тянуло к вашим мужчинам, когда я возвращалась в холмы, то сильно тосковала по их запахам и коже. Но я должна была возвращаться…
– И это понятно. Ты не могла слишком долго оставаться молодой, когда все твои мужчины старели. Это бы выглядело подозрительно…
– Плевать! – оборвала Дару старуха. – Я держала их под чарами. Но ты права – видеть, как они стареют, было невыносимо.
– И ты высмотрела Диармайда, когда он был совсем еще молод и учился в лесной школе у друидов…
– Он был семилетним королевским сыном. Дар не выбирает! Не выбирает он! Падает, как камень с утеса! – вдруг закричала старуха. – Знать бы, где тот утес! Полтораста их было в том лесу, полтораста – от семи до семнадцати! Бездельники – один другого краше! Они слонялись, как стадо оленей, ломали ветки, мяли траву, играли в мяч и пели похабные песенки! А у него был дар – и это сразу стало ясно. Истинный дар Слова! Дару безразлично, кто будет им владеть, сын рыбака, сын пастуха или сын короля. Он – как камень с утеса, который падает на голову…
– Полтораста? Зачем столько? – спросила Дара.
– Так принято. Сыновей знатных родов отдают на выучку к друидам и думают, что из этого выйдет толк. Но друиды не на всех тратят время. Если из сотни учение примут восемь – то уже замечательно, а бездельники могут спокойно приходить и уходить, слушать и не слышать, это их забота. Потом они хвастают направо и налево, будто учились у друидов, но знают разве что полдюжины историй, да и те перевирают!
– Но Диармайд не стал друидом.
– Нет, зачем ему? Он должен был стать королем. Но он жил так, словно не ощущал своего дара. А меж тем он уже к шестнадцати годам знал не меньше историй, чем взрослый филид шестого разряда и заучил наизусть сотни стихов.
– А что, дар уже проявился в нем, или ждал своего часа?
Сане становилось все страшнее и страшнее. Дара, зажимая рукой левый глаз, сомкнула еще и правый.
– Дар ждал меня… – прошептала старая Буи. – И дождался! Было, было! Он бродил у подножия холмов и звал меня песней – я не откликалась! Но ради него я была рыжеволосой, огненноволосой, змеиноволосой! Было! Однажды он позвал меня, и я вышла к нему, и он спросил: настал ли час, когда мы можем соединиться, Буи Финд? Я не хотела отвечать и засмеялась. Тогда он запел: о Буи Финд, пойдешь ли со мной туда, где не встретишь меч и копье, не встретишь слов МОЕ и ТВОЕ… И слова эти родили во мне понимание – он звал туда, где нет ТВОЕГО и МОЕГО тела, а есть МЫ, единое тело, и мгновенно перенес меня туда, так что я ощутила соединение, вот как впервые его слово стало Словом!
Сана ахнула – тело Дары изогнулось над креслом, грудью и животом – вверх, затрепетало, потом же стало опадать, стекать на пол.
– А потом? – прозвучал ее сдавленный голос.
– Я была возничим на его колеснице! – воскликнула старуха Буи. – Он брал меня с собой, когда был совсем юным, и когда возмужал, и когда зрелость его достигла предела! Но я не хотела видеть его старость! Да, я – сида, и старость противна мне!
– Ты поступила честно, матушка Буи, – сказала Дара. – Ты не пошла против своей природы.
– Но я вернулась к нему – и знаешь, как?
– Нетрудно ответить – в ночь накануне его последней битвы. Тебя видели возле лагеря на коне. Ты прискакала верхом, ты пробралась к нему, ты умоляла его уйти с тобой в зеленые холмы, но он отказался. Он не мог бросить своих, правда, матушка Буи?
– Нетрудно ответить – да, не мог.
– И ты пожелала сохранить его вопреки его воле?
– Дар! Дар! Я любила его, но еще больше я любила его удивительный дар! Это нужно было сохранить! Как сохраняют желудь, чтобы из него вырос священный дуб! Мне одной повезло – другие брали и отбрасывали негодное, я взяла сразу того, кто с даром!
– Да не кричи ты, матушка Буи, я прекрасно тебя слышу.
Сана не могла пошевелиться. Дара, лежа на полу, беседовала с незримой сидой, пребывавшей в Другом Мире, не отнимая руки от левого глаза, и это было страшновато. Лицо крестной исказилось, рот пополз вправо, черты затуманились и поплыли, а вслед за лицом стало менять очертания и тело.
Сама Дара, очевидно, этого не сознавала.
– А раз слышишь – то слушай дальше. Я не унесла с собой его семени, это – ложь. Он прогнал меня. Его гордость была равна его дару Слова. Даже я не могла ослушаться, хотя он прогнал меня не древним, нет! Новым, только что сложенным словом он выпроводил меня, и я села на коня, вернулась в свой холм. Я ввела коня в шийн, но расседлывать его не стала. Уже тогда я жила одна, в маленьком тулмене. Я вошла, села на лавку и стала ждать. Когда он кричал на меня, он раскрылся – и я ухватила частицу его дара. Я не знала, что буду делать, но верила, что придет озарение. Оно пришло – прыгнула я за порог, прыгнула на коня, я сжала поводья и мчалась так быстро, как только умела…
– Кровь?
– Кровь! Она дала мне дитя! Вы, люди, так не умеете!
Тут старуха неожиданно бросила в Дару пучком водорослей.
– Действительно, не умеем, – видя, что старая сида буянит, тут же согласилась Дара.
– Ты хитрая, но и я кое-что умею, – старуха встала и протянула к Даре руки. – Думаешь, если он поделился с тобой знанием и силой духа, так ты уже имеешь на него право? Напрасно ты позволила ему говорить с собой! Диармайд – мой! Я столько лет его охраняла! Он – мой любовник, моим и останется! И ты теперь – моя! Он ведь не предупредил тебя, что теперь ты должна быть очень осторожна в Другом Мире? Он ведь ничему не научил тебя? Знаешь, кто ты теперь? Нет, не знаешь!
– Нетрудно ответить, – произнесла Дара. – Ты сделала из него фомора, того, кто пребывает в двух мирах одновременно, и дремотную песню ты пела его духу, и песней спасла его. А он…
– Что бы он ни сделал, он – мой! Да, я спасла его, я пила его кровь, и он – мой. А ты ляжешь сейчас вот здесь, станешь порогом моего дома… Не с ним, не наверху, нет, здесь ты ляжешь…
Дара попятилась и ощутила спиной стену. Старуха надвигалась на нее, и лицо Буи менялось, словно кто-то незримый мял его в ладонях, нечесаные седые волосы встали дыбом, на мгновение сделались огненными и вновь опали, изменив цвет – они налились платиновым блеском и легли расчесанными, слегка волнистыми прядями. Дара захотела выбросить вперед правую руку, чтобы упереться старухе в грудь и не подпустить ее, но руки своей не увидела.
И тогда ей по-настоящему стало страшно, а старая Буи тоненьким, ехидным голоском запела:
– Спи-усни, спи-засыпай, Угасай, А я укрою, Я как тучка над тобою, В час покоя, Я не сплю!Дремотная песнь, силу которой Дара уже поняла, пеленала ее ставшее незримым тело, нужно было воспротивиться, рвануться прочь! Но песня уже не пеленала, а сковывала, словно тело Дары стало сосудом, и в этот сосуд старуха лила холодный, мгновенно застывавший свинец.