Дичь для товарищей по охоте

Вико Наталия Юрьевна

«Смутное время в предчувствии неизбежных перемен, — размышлял он. — И непривычное состояние: события бегут впереди, а я пытаюсь догнать. Хорошо, хоть с Машей подстраховался. Именно — подстраховался», — улыбнулся он, вспоминая недавнюю встречу в больнице в Риге.

…Маша полулежала на кровати и смотрела печальными глазами.

— Что грустите, Мария Федоровна? — спросил он тогда, присев рядом на неудобный больничный стул.

— Не знаю, Савва Тимофеевич. Одиноко очень. Вот, что-то последнее время все думаю — и зачем живу?

А он удивился, посчитав такой вопрос неуместным для нее, только что оправившейся от смертельного недуга.

Маша остановила его благодушное бормотание нетерпеливым жестом и, нахмурившись, сказала:

— Изволили спросить, Савва Тимофеевич, так извольте выслушать ответ. Так я говорю — грустно мне. Сами посудите: у Алеши — жена, дети. У вас — жена, дети. А у меня — дети и… — запнулась

она. — Путано все — перепутано, — поморщилась как от боли. — Вот и думаю, может, вы и правы были, когда беспокоились, чтобы я под забором в нищете не умерла? — на глазах ее выступили слезы. — Что ж. И пусть, — всхлипнула она жалобно как ребенок. — Только бы дело наше, верное, честное, по всей земле победило, и все люди зажили счастливо и богато.

Потом подумала немного и добавила:

— Хотя бедной в старости быть не хочется…

А он тогда рассмеялся:

— Вы ж социалисты — богатых, вроде, не любите? У богатых же надобно все отнять и поделить поровну между всеми. Нет? Хоть и кажется мне, что недолго такое равенство в обществе продержится. Головы всем разом не переставишь.

Маша вздохнула и машинально поправила волосы, а он отогнул белоснежную простыню и пересел на краешек кровати.

— Зря вы так близко садитесь, от меня же пахнет, как от аптечной лавки, — немного отодвинулась она в сторону.

А он сказал, что запахи в последнее время различать перестал, врачи говорят — от нервов. А потом, осторожно взял ее руку и…

Савва прикрыл глаза, вновь переживая тот момент:

— Маша… Я решил… Не знаю, как выразить, слова выбирать не приучен, так что говорю, как ты любишь выражаться, «без вывертов». Я, Маша, жизнь свою застраховал. На сто тысяч рублей. [35] Время такое сейчас, что, сама понимаешь, все может случиться. Полис страховой на предъявителя тебе отдаю. Коли что со мной случится — знаешь, как им распорядиться. Сочтешь нужным — партии своей деньги дашь, но не все, Маша, не все Упаси бог Себе хоть часть оставь. Словом, мне важно знать, что в случае чего и после смерти своей тебя оберегать буду, хоть умирать пока не намерен.

35

Передавая М. Андреевой страховой полис на сто тысяч рублей на предъявителя, и отказывая в дальнейшей денежной поддержке РСДРП, С.Т.Морозов фактически подписал себе смертный приговор.

После смерти С. Т. Морозова, М. Ф. Андреева, используя свое обаяние и прекрасные актерские данные, продолжала активную деятельность в роли «финансового агента» или «Феномена», как называл ее В. И. Ленин.

М. Андреева, М.Горький, Л. Красин и члены его боевой технической группы добывали деньги для партии любой ценой. В 1905 году Николай Шмит (сын московского мебельного фабриканта, поставщика двора его Императорского Величества П. А. Шмита, внучатый племянник С. Т. Морозова — мать Н. Шмита — Вера Викуловна — урожденная Морозова, доводилась Савве Тимофеевичу двоюродной племянницей), молодой, энергичный, полный сил человек под «неким» влиянием написал вдруг завещание в пользу большевиков, а затем был арестован по доносу и погиб в тюрьме при загадочных обстоятельствах — то ли покончил с собой, то ли был убит уголовником.

Для того, чтобы завладеть остальными его деньгами, необходимо было войти в доверие к его сестрам, что и было сделано. Далее, без комментариев, предоставим слово самому Л. Б. Красину — «…образованному, милому, интеллигентному человеку…» Итак — выдержки из его письма А. М. Горькому и М.Ф. Андреевой, август-октябрь (до 24-го) 1908 года, Женева. «Между прочим, … передаваемая нам Елизаветой Павловной часть наследства составляет 1,5 миллиона. (Красин заблуждался. Фактическая доля наследства Е. П. Шмит составила 128 983 рубля. — Н.В.) Вопрос о выдаче ее замуж получает сейчас особую важность и остроту… Поэтому необходимо спешить реализовать ее долю наследства, а это можно сделать только путем замужества, назначения мужа опекуном и выдачи им доверенности тому же Малянтовичу (адвокат, который также занимался получением денег по страховому полису С. Т. Морозова в пользу Андреевой — Н.В.). Было бы прямым преступлением потерять для партии такое исключительное по своим размерам состояние только из-за того, что мы не смогли найти жениха. Надо вызвать немедля Николая Евгеньевича (Буренина — Н.В.). Он писал, что у него есть какой-то будто бы необыкновенно подходящий для этого дела приятель, живущий сейчас в Мюнхене. Надо, чтобы Николай Евгеньевич заехал в Мюнхен переговорить с этим товарищем и затем ехал в Женеву для совместных переговоров со всеми нами. Если же эта комбинация не удастся, тогда нет иного выхода, придется убеждать самого Николая Евгеньевича жениться. Дело слишком важно, приходится отбросить всякую сентиментальность

в сторону и прямо уговаривать Н.Е., так как мы не имеем другого кандидата. Важно, чтобы Вы и Мария Федоровна прониклись этими доводами, так как без вашего содействия я не уверен, что нам удастся уговорить» (Буренина — Н.В.)

Кстати, именно Николаю Буренину М. Горький позже подарит свою фотографию с трогательной надписью — «ТОВАРИЩУ ПО ОХОТЕ ЗА ВСЯКОЙ ДИЧЬЮ».

Революционер Н. Н. Накоряков вспоминал: «Мария Федоровна пламенно служила революции. Она отдавала революции и силы и богатство своего сердца. Она была и деятельной помощницей А. М. Горького в его работе по изысканию средств». Сам Горький вспоминал: «Без Марии Федоровны не найти бы того фабриканта-мыловара, который дал съезду (5 съезд РСДРП, 1907 год, Лондон — Н.В.) взаймы на многие годы крупную по тем временам сумму».

И отдал ей конверт, запечатанный сургучной печатью.

А она тогда заплакала…

…- Здравия желаем, Савва Тимофеевич! — услышал он бодрые голоса и открыл глаза. Экипаж въехал в Орехово-Зуево. Наряд городовых под фонарем при въезде в город молодцевато поприветствовал хозяина. Повернув голову, Савва заметил мундиры городовых на соседней улице и на другой…

«Та-ак. Не иначе, как маменька через Назарова распорядилась», — подумал он раздраженно.

У входа в здание правления, несмотря на поздний час, собрались люди — фабричные старосты и делегаты от рабочих, ожидавшие его приезда.

Встреча началась спокойно. Савва выслушал список экономических требований.

— Значит, ежели итожить, то главное требуем: на тридцать процентов повысить расценки, до восьми часов в сутки укоротить рабочий день, допустить рабочих к прибылям наравне со служащими, — прочитал по бумажке худой, сутулый мужчина, сидящий за столом напротив.

— Поясню подробнее, — вступил коренастый делегат, грустные глаза которого говорили, что сидеть здесь ему скучно, потому что ничего хорошего от встречи не ожидает. — Это означает дважды в год, как сейчас служащим, к Рождеству и Пасхе, выдавать рабочим наградные.

Все оживились.

Савва медленно поднялся.

— Я… доведу до сведения Правления ваши требования. Сами знаете, один я не решаю. Что могу — сделаю, вы цену моему слову знаете.

— Зна-аем, — протянул коренастый, махнув рукой. — Грош цена всем вашим хозяйским словам, чего там говорить.

— Что? — Савва задохнулся от негодования. — Грош цена? Да как… как вы смеете? Да я хоть раз…, - оборвал фразу на полуслове и обвел делегатов тяжелым взглядом. — О решении завтра в письменном виде сообщу-с.

Вышел из комнаты заседаний, хлопнув дверью. Сердце бешено стучало. В кабинете тут же сел к столу и написал:

«Требования наградных рабочим не может быть удовлетворено: в силу параграфа 91 Устава товарищества Никольской мануфактуры наградные за истекший 1903–1904 год принадлежат служащим. Выдача наградных и какого-либо другого капитала по Уставу не представляется возможным…

…Вопрос о том, чтобы рабочие принимали участие в отчислениях от прибылей, будет возбужден на ближайшем общем собрании пайщиков товарищества, причем я обязуюсь его поддерживать в смысле, желательном для рабочих. Расценки пересматриваются при участии старост».

Утром следующего дня уведомление Дирекции, подписанное Морозовым, висело на стенах цехов и казарм.

* * *

Следующая неделя слилась для Саввы в один нескончаемый бессонный день с бесчисленными телефонными звонками и бесплодными переговорами.

Рабочие забастовали…

Пайщики собрались, но без главной пайщицы — Марии Федоровны Морозовой — решение принять не решились. «Рабочим нужны не уступки, а революция!» — говорили они.

Из Москвы на мануфактуру подтянулись большевистские агитаторы. Начались погромы и избиения тех, кто пытался выйти на работу. Митинги следовали один за другим. Появились политические лозунги о созыве учредительного собрания и гражданских свободах. Многие не понимали, что это означает, но поддерживали дружно…

Владимирский губернатор предложил прислать войска…

— Категорически — никаких войск! — заявил Савва Ореховскому исправнику Безобразову. — Я со своими рабочими с помощью войск разговаривать не намерен. А губернатору от меня так и передайте: «Морозов от вызова войск отказался». [36]

Бросился к матери, но договориться не смог. «Господь нас и без тебя не оставит!» — сказала она в конце, и фактически передала власть на фабрике Сергею Назарову и другим членам Правления…

36

«Морозов от вызова войск отказался» — телеграмма, отправленная по поручению С. Т. Морозова Владимирскому губернатору.