Дичь для товарищей по охоте
Шрифт:
— А вот некоторые великие люди с вами не согласны, дорогой Леонид Борисович — торжествующим тоном сказал Горький, перелистывая страницы назад.
Андреева протянула чашку Красину:
— Осторожно, Леонид Борисович, очень горячий.
— Вот послушайте, что думают по данному вопросу великие, — нашел Горький нужное место в книге:
«Давно известно — мелочи как раз сильнее всего долбят и точат нас…»
— Байрон… — одновременно выдохнули Андреева и Красин.
— Да, Байрон! — пробасил Горький, довольный произведенным эффектом.
— Откуда здесь эта книга, Алеша!? — Андреева вскочив из-за стола, выхватила у него из рук томик и, отойдя к окну, принялась быстро
— А я с собой из дома взял почитать, в саквояж бросил, да и забыл. За свежим носовым платком полез и вот увидел. Великий все-таки Байрон поэт! Властитель дум современников… — обхватив подстаканник обеими руками, начал рассуждать он, отпивая чай маленькими глоточками.
Красин молча смотрел на спину Андреевой. Та застыла у окна, словно не решаясь повернуться, потом, не глядя на Красина, подошла к трюмо, положила книгу, вернулась к столу, вскинула глаза на гостя и… едва заметно кивнула.
— … а Байрон — забияка и драчун, не нашел ничего лучшего… — продолжал говорить Горький…
Мария Федоровна чай не пила, делала вид, что слушает Горького, а сама то и дело посматривала на Красина. Тот, уставившись в одну точку, напряженно думал о чем-то, машинально помешивая ложечкой чай.
«Как охотник, увидевший, наконец, добычу, по следу которой долго шел», — вдруг подумала она.
Красин встрепенулся и испытующе посмотрел на Марию Федоровну. Их взгляды встретились.
«Что вы на меня так смотрите, будто я разбойник какой? Вы ведь тоже знаете, что Морозов больше ничего давать не будет. А момент сейчас политический острый. Партии деньги нужны!» — прочитала его мысли Мария Федоровна и опустила глаза…
…Прощаясь, Красин был весел. Пожал руку Горькому, поцеловал Андреевой. Уже в дверях остановился:
— Совсем забыл, — хлопнул он ладонью себя по лбу. — В дорогу мне Байрона не дадите? А то после великолепных рассуждений Алексея Максимовича очень хочется поэта перечитать.
— Не возражаешь, Алеша? — похолодела Мария Федоровна, до последнего момента еще надеявшаяся, что поняла все не так.
— Вернуть только не забудьте, договорились? — недовольно пробасил Горький.
— Не сомневайтесь, дорогой Алексей Максимович! — заулыбался Красин. — Верну, все верну, уж не беспокойтесь…
Мерцающая россыпь звезд обрамляла холодный ореол луны, безразлично взиравшей на одинокую женщину, сидящую на ступеньках дома.
— Прости… Прости… Прости… — шептала Андреева, раскачиваясь из стороны в сторону…
— Я просто не понимаю, что мне делать? — Зинаида встревожено глядела на сидящего напротив нее доктора. — Он — то напряжен, будто ждет неведомого удара, вздрагивает от каждого резкого звука, а то на него вдруг нападает безудержное веселье. [39] Что-то вспомнит, или подумает о чем, и начинает смеяться. А смеется он, сами знаете, так, что хочешь — не хочешь, в ответ весь дом ходуном ходит. Очень заразительный Савва человек В эти выходные вдруг сорвался с Тимошей в Покровское — захотел на лошадях покататься. В лесу снег еще до конца не сошел, а он… Да разве его остановишь? А два дня назад вдруг приходит ко мне в будуар и зовет — идем, мол, погуляем немного до храма Вознесения и — обратно.
39
Перед отъездом на отдых нервы Саввы Тимофеевича были, вероятно, не в лучшем состоянии, что, однако, не мешало ему, по-прежнему, принимать участие в общественной жизни. Например, в конце апреля 1905 года С. Т. Морозов посетил вместе с Зинаидой Григорьевной собрание в доме Павла Долгорукова, под крышей которого собирались земцы-конституционалисты. Однако, слухи о состоянии его здоровья, распространялись по столицам с невероятной быстротой.
М. Ф. Андреева уверяла всех, что «мать и Зинаида Григорьевна объявят его сумасшедшим и запрячут в больницу».
13 апреля К. С. Станиславский писал из Петербурга жене: «Сегодня напечатано в газетах и ходит слух по городу, что Савва Тимофеевич сошел с ума. Кажется, Слава Богу, это неверно».
Описание болезни, сделанное врачами Ф.А.Гриневским и Н. Н. Селивановским говорит о «тяжелом нервном расстройстве, выражающемся то в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски и проч.», по мнению современных специалистов, является депрессией.
— И что ж, такого, Зинаида Григорьевна?
— В общем-то ничего, Николай Николаевич. Если б не два часа ночи.
— Так что, пошли? — сочувственно улыбнулся доктор.
— А что делать прикажете, Николай Николаевич? Пошла. Только от этого еще хуже стало. Сегодня узнала, что новые слухи по Москве ползут: будто Савва не в себе, да и по улице с ним не случайно гуляют по ночам, чтобы его не встретил никто…
Зинаида Григорьевна вошла в кабинет Саввы, держа в руках несколько газет.
— Савва Ты читал, что газеты пишут?
Морозов, поднял глаза от шахматной доски и, нахмурившись, указав жене взглядом на Тимошу, размышлявшего над очередным ходом.
— Зина, с каких это пор ты к газеткам пристрастилась? Бумажные страсти мне не интересны.
— Но это, право, забавно, Савва Пишут, что ты отстранен от дел в силу своей врожденной склонности к беспорядочности восприятия жизни. Говоря яснее, в силу своего полупомешательства, случившегося от избытка работы и дурной наследственности. Каково? Будто держат тебя взаперти, а ты — ну, совсем не в себе. [40]
40
Информационная подготовка операции была в разгаре.
— Зина… — Савва поморщился. — А писем не было?
— Не было писем. Зачем ты им теперь? Без денег ты для них — мыльный пузырь.
Савва снова поморщился и еще раз указал глазами на сидящего напротив Тимошу.
— Устал я, Зина, — неожиданно признался он. — Может, правда отдыхать поедем? Во Францию. К морю. Не возражаешь?
После строгого серого Берлина, где Савву не покидало ощущение, что кто-то неотрывно следит за каждым его шагом, тихий провинциальный французский Виши показался раем. Если в Москве, из которой они уехали неделю назад, воздух только пах весной, а набухшие почки робко дарили сладковатый аромат нераспустившихся листьев, то здесь в Виши весна была в разгаре.
Савва, сидя на диване на балконе гостиницы, не спеша ел яблоко, аккуратно отрезая от него небольшие кусочки и рассматривая каждый из них, прежде чем положить в рот. Делал так умышленно, нарочитой медлительностью заставляя себя переключиться на непривычный размеренный темп жизни. Там, в России, несмотря на накопившуюся усталость, невозможно было отложить все дела в сторону. По его инициативе было проведено совещание с участием представителей промышленных кругов Петербурга, Урала, Юга России и Царства Польского. Позиция Саввы, сформулированная в письме Витте, многими была поддержана. И это тогда взбодрило его…