Дикари Ойкумены.Трилогия
Шрифт:
«Стареет, – вспомнил он слова матери. – Но держится…» Марккурсант, беззаботный герой с Тренга, усмехнулся бы. Списал бы материнское резюме на общую бестолковость женщин в вопросах мужской бодрости. Дед стареет? Спросите у гусаров, они вам растолкуют… Маркрядовой, дрожжи неуставных драк, завсегдатай лазарета, смеяться над матерью не стал. Он видел, как запали дедовы глаза, как тот морщится, тайком берясь за поясницу. Бодрится, вздохнул Марк. Ради меня. Летел за тридевять парсеков, куролесил с чужим жеребцом… Долг, который мне никогда не выплатить. Хоть всего себя распродай…
– Вот. – Не дожидаясь, пока
В голосфере возникло статичное изображение Юлия Тумидуса. Юлий осунулся, отчего выглядел еще более суровым, чем раньше. Он был при галстуке, затянутом туго, как удавка. Когда отец заговорил, не шевеля губами, Марк отрегулировал громкость.
– Надеюсь, у тебя все нормально, – голосом манекена сказал Юлий. – У нас тоже все в порядке. Очень скучаем. Мама передает тебе привет. Она здорова. Я связался с нашим филиалом «Нумэрга». Ты передал им своих рабов, улетая с Тренга. Хороший контракт, одобряю. У них сейчас акция лояльности, я оформил тебе бонусы. Ты будешь получать на полтора процента больше. Они не хотели оформлять, требовали доверенность. Я нажал, где нужно. Обошлись без доверенности…
– Деда. – Марк остановил воспроизведение. – Это что же, деда?
Дед молчал, раскуривая трубочку.
– Он же просит прощения? Он извиняется, да?
– Как умеет, – хмыкнул Пак. – Хреново умеет, сухарь…
– И еще от Гая. – Дед тронул сенсор уникома. – Ну, тут два слова, и все…
– От кого? – не понял Марк.
– От дяди твоего, с Китты. На Пака пришло…
Юлий Сергий Тумидус уплыл на задний план. Вместо него сфера двинула вперед бравого офицерадесантника. Фуражка с высокой тульей, петлицы легата с тремя молниями. Гвардейские нашивки, на груди – штурмовой «клин». Воротник скреплен золотой цепочкой с кулономмечом – орден Цепи, знак малого триумфатора. Все, что родина отобрала у Гая Октавиана Тумидуса, подарив взамен тавро изменника, было здесь, на снимке. Марк не знал, специально ли дядя снялся в парадной форме, чтобы послать снимок племяннику, или просто взял кадр из архивов. Ему хотелось верить, что специально.
– Служи, парень, – хрипло каркнул уником.
Марк кивнул: служу.
– Служи честно. Остальное – шлак…
А скрипач все вел мелодию, или, может, она водила его по залу, как девочкаповодырь ведет слепца от ноты к ноте, от стола к столу, от звезды к звезде, выпрашивая у пьяниц шальную денежку, а нет, сыграем за так, в расшитой жилетке, с печальной улыбкой, застывшей на худом, скуластом лице, и несли от кухни шипящую сковороду с колбасами: сало шкворчало, шкурка треснула в разных местах, обнажив дымящуюся сочную мякоть, а чесноком за пять шагов шибало так, что слюнки текли не только у Пака…
IV
– Над дорогамипроселками
Пучеглазая луна.
Кони засветло оседланы,
Хлопцы выпили вина…
В отличие от оберманипулярия Назона, гусарский поручик Ахилло басом не обладал. Так, жидкий тенорок, шибающий в козлетон. Нехватку голоса, а временами и слуха поручик компенсировал большим чувством. Гремучая, знаете ли, смесь в сочетании с кавалерийской пронзительностью.
Плясали лошади, сдерживаемые твердой рукой денщиков. В деревне на взгорке брехали собаки. С подворья ресторации неслись аплодисменты. Там, над костром, насажен на вертел, подрумянивался
– Детское время! – умолял ротмистр Зеленский. – Останьтесь!
Ливия Метелла развела руками: увы, не могу.
– Останьтесь! Госпожа подпоручик! – Ротмистр упал на колени. – Вы разбиваете мне сердце! Я еще не рассказал вам про баталию под Трептовом! На пушки, в конном строю…
– В другой раз, ротмистр. – Ливия тронула безутешного вояку за плечо. Только что Зеленский произвел ее – вахмистра, если мерить гусарскими мерками, – в офицерский чин. Обердекурион Метелла ценила такие знаки расположения. – Вызовите мне такси.
– Такси? – Кажется, ротмистра осенила удачная идея. – Вы шутите? Такси в этих дебрях, в этой глуши? Мы поедем верхом, бок о бок! Мы будем пить вино в седлах! Мы проводим вас…
Ливия улыбнулась:
– Хорошо, верхом. Полагаю, так будет быстрее.
– Через лес! Напрямик!
– Найдите мне лошадь, ротмистр. Я поеду в часть, а вы с друзьями – на ваши квартиры. И не спорьте! Вы старше меня по званию, но я умею предвидеть будущее. Путешествуя через лес в компании буйных гусаров, я не скоро доберусь до родного КПП. Выехав подпоручиком, я вернусь через неделю полковником, не меньше…
– Филька! – благим матом заорал Зеленский. – Коня даме! – И, вспомнив главное: – Ни за что! Я еду с вами…
– Меня, – Ливия огляделась, – проводит рядовой Тумидус. Боец, ко мне!
Марк бегом кинулся к обердекуриону. Уже минут пять они с дедом и Паком делали вид, что прощаются, исподтишка наблюдая за шумной компанией. Деда слегка развезло, Пак давнымдавно велел официантке вызвать такси до частного пансионата, где они сняли номера. Но похоже, ротмистр был прав: машина опаздывала. Шофер звонки игнорировал; диспетчер клялась, что вотвот, с минуты на минуту… Браня разгильдяев, хозяин ресторации предложил гостям крытый возок, запряженный парой гнедых.
– Рядовой Тумидус по вашему приказанию прибыл!
– До которого часа вы в увольнении, рядовой?
– До двадцати двух нольноль!
– Отлично. В седле держитесь?
– Держится, – за Марка ответил дед.
И показал за что.
Гусары захохотали. Пьяненький дед смешил их. Впрочем, подумал Марк, он смешил их и трезвый. Его покоробило от вульгарности дедовой шутки. Рядом ухмылялся Пак. Акробат, выросший в опилках, знал: шутки зависят от слушателей. То, что одному – ниже пояса, другому – выше головы.
– На посошок!
Зеленский выхватил саблю. Взмах, и обушок клинка въехал под зеленое кольцо – утолщение на краю бутылочного горлышка. Кольцо отлетело, унося с собой пробку. В небо ударил фонтан пены, забрызгивая людей.
– Эй, хозяин! Еще вина!
Денщик Филька уже бежал к конюшне. Вслед ему неслось:
– Вьюга бесится от хохота,
Хвост от инея длинней,
Грянем Дикою охотою
По хрустящей целине!
* * *
Луна – мертвая невеста в фате облаков. Редколесье тянется ввысь, хватает воздух черными сучьями. Под копытами хрустит наледь, в дубраве откликается филин. Земля еще не промерзла до зимнего звона. Впереди – факел денщика. Качается, зовет.