Дикая принцесса
Шрифт:
ЛЕВИН
Это вопрос, на который я не хотел отвечать. Но мне придется ответить на него, и скорее рано, чем поздно. Мы не можем оставаться в таком состоянии вечно, во-первых, даже не спрашивая, я уверен, что у нас снова мало средств.
— Нам придется обратиться к Васкесу, — говорю я ей, сдвигаясь так, чтобы смотреть на нее. — Придется договариваться, чтобы найти выход из положения. Это единственный выход, который я вижу, поскольку наш другой план перевернулся с ног на голову.
Елена прикусывает губу.
— Другого выхода нет?
— Я знаю некоторых людей здесь. Я уже говорил тебе, что работа в Синдикате приводила меня сюда время от времени, и у меня все еще есть кое-какие контакты. Но, скорее всего, их убьют, как только я приду к ним первым.
Она кивает.
— Как того человека, который делал наши паспорта.
— Именно. Отель, в который мы поехали, где у меня был контакт… я подверг их опасности. Не то чтобы я поступил неправильно, это часть этого мира, но теперь, когда я знаю, что Васкес замешан в этом... я думаю, что это уже не та опасность, которой я должен подвергать их. Особенно после столь долгого времени, особенно если это не дело Синдиката. — Я делаю паузу, размышляя. — Виктор участвует в этом, в плане вернуть тебя в Бостон, и у него теперь сделка с Синдикатом, так что можно утверждать, что его интересы и мои тоже. Но это тонкая ниточка, и я не хочу ее слишком быстро обрывать, если только это не является абсолютно необходимым.
— Значит, мы едем к Васкесу. — Елена садится, обхватывает руками колени и смотрит на меня. — Если он такой могущественный, как ты говоришь...
— Он самый влиятельный человек в этом городе. Если я смогу убедить его, что его интересы лучше обратить в сторону того, что можем предложить ему мы с Виктором и наши союзы, тогда у нас будет шанс. У Диего много влияния, но не так много, как он думает. Есть шанс, что я смогу предложить ему что-то лучшее.
— Это слишком много, чтобы рисковать ради шанса. — Елена нервно закусила нижнюю губу и вздохнула. — Но я думаю, ты прав. Что нам еще делать? Мы не можем вечно бегать, у нас нет ни денег, ни паспортов.
В ее голосе звучит легкая тоска, и я думаю, что она почти жалеет, что мы не можем продолжать бежать вечно. Я слышу это, но предпочитаю игнорировать, потому что нет смысла развлекать ту часть меня, которая хочет взять ее и убежать далеко отсюда, в противоположную сторону от Бостона, туда, где нас никто и никогда не найдет. Часть меня, которая хочет отказаться от жизни, которую я тщательно строил последние двенадцать лет, жизни, призванной оградить меня от возможности когда-либо снова потерять то, что для меня что-то значит, и рискнуть всем ради того, что я чувствую, когда она окажется в моих объятиях.
Но однажды я уже совершил эту ошибку, и она стоила жизни женщине, которую я любил.
Я не могу совершить ее снова.
— Ты останешься здесь, — говорю я ей и вижу, как она мгновенно выпрямляется, а ее глаза сужаются. — Так безопаснее. Я пойду к Васкесу и буду договариваться о выходе для нас. Без тебя он не сможет просто взять и передать тебя Диего...
— Я не останусь. — Я уже успел заметить, как упрямо она сжимает челюсти, и понимаю, что сейчас она не собирается сдаваться так же легко, как и раньше. — Я такая же часть этого дела, как и ты, и я не собираюсь ждать, пока ты решаешь наши проблемы. — Она покачала головой. — После всего, что я сделала, ты думаешь, что я снова стану девицей в беде? Ага, сейчас…
— Ты никогда не была девицей. — Несмотря на боль в боку, я поднимаюсь, чтобы сесть, и тоже смотрю на нее. — Ты всегда удивляла меня своими способностями. Но это опасно, Елена...
— Как и все остальное. — Она смотрит на меня. — То, как мы думали выбраться из Рио, было опасно. Карточные игры были опасны. Все, что я делала, пока ты болел, было опасно. Я научилась быть опасной, по-своему. Для меня хуже сидеть здесь, гадать, что происходит, и не иметь возможности помочь. Если все пойдет плохо, я не хочу остаться одна и гадать, что же произошло. Или мы сделаем это вместе, или останемся здесь. Я не позволю тебе уйти одному.
Я тихонько смеюсь.
— Что бы случилось, если бы ты был один на той карточной игре и на тебя напали?
— Я бы сейчас наверно был мертв, — признаю я. — Но Елена...
— Нет. Ты был бы абсолютно мертв. Полностью. Поэтому я иду с тобой.
Боже, какая же она нереальная… В ней полностью отсутствует инстинкт самосохранения. С ней не поспоришь, я это знаю. В конце концов она меня измотает, и она не совсем не права. Карточная игра пошла наперекосяк отчасти потому, что другие игроки раскусили ее роль в нашей игре, но могло пойти и что-то другое. Елена, несмотря на все мои желания держать ее подальше от опасности, чрезвычайно способна. Даже больше, чем я мог предположить.
— В другой жизни, думаю, Синдикат мог бы завербовать тебя, — язвительно говорю я ей. — Как бы мне ни была неприятна эта мысль.
— В другой жизни я, возможно, сделала бы это. — Она опускается рядом со мной, успокоенная моей капитуляцией. — Все будет хорошо, Левин. Мы зашли так далеко. Это всего лишь последний шаг.
Снова эта тоска, я знаю, что она думает о том, что будет потом. О Бостоне и о том, что это значит для нас обоих. Но сегодня это кажется очень далеким. И когда я снова лежу рядом с ней, а она кладет голову мне на плечо, я позволяю себе наслаждаться этим.
Я позволяю себе быть счастливым, хотя бы ненадолго.
***
Проходит еще несколько дней, прежде чем я чувствую себя способным на поездку к Васкесу. Особенно если Елена будет со мной, то у нас не будет шансов уехать, пока я не буду уверен, что смогу защитить ее. Деньги на исходе, Елена показывает мне, что у нас осталось, и мы продержимся еще неделю, если не выберемся до этого... или мне придется найти какой-то источник средств для нас.
Комната, которая начиналась как место, где я думал, что умру, на эти несколько дней превращается в своего рода убежище. Когда перспектива забрать ее в Бостон так близка, кажется, что время, которое у нас осталось, тикает, и мне хочется насладиться им вместе с ней, а не бороться с ним. Я говорю себе, что все закончится слишком быстро, что она не хуже меня знает, что нас ждет, и что я могу потакать тому, чего хочет она... наслаждаться этим временем.
Я не признаюсь себе, что это потому, что я тоже этого хочу.
— Завтра, да? — Спрашивает меня Елена, когда мы принимаем душ накануне вечером, и я смотрю, как она раздевается, чувствуя, что никогда не устану наблюдать за ней в таком виде. Вид ее обнаженной только усиливает боль, которую я постоянно испытываю к ней, и я слишком поздно понимаю, что слишком долго не мог ответить на ее вопрос. Она поворачивается ко мне, ухмыляясь, и я сужаю глаза.
— Ты становишься слегка самоуверенной, — говорю я ей, когда она проходит мимо меня, ее рука касается моего бедра, когда она идет включать воду. — Но, опять же, ты всегда удивляла меня своей дерзостью.