Дикая принцесса
Шрифт:
— Если бы ты хотел вести переговоры, тебе не следовало бы брать с собой приз. Что мешает мне просто убить тебя и забрать ее? Гонсалес уже хочет твоей смерти. Ты облегчил мне работу.
Выражение лица Левина не меняется.
— Ты знаешь, кто я. Ты знаешь, на кого я работаю, на кого я работал в прошлом и с кем у меня остались связи. Не думаю, что ты убьешь меня так просто. Не тогда, когда я могу предложить тебе более выгодную сделку. И не сейчас, когда Гонсалес нажил столько врагов из-за своей одержимости одной девушкой.
Васкес сужает глаза.
— Это правда, я не понимаю, зачем ему так стараться ради женщины, даже дочери Сантьяго. Даже этой, хотя я понимаю, что это вопрос уязвленной гордости. Как мне сказали, его отвергли обе дочери.
— Стоит ли его уязвленная гордость того, чтобы потерять возможность союза с тремя самыми могущественными преступными группировками в Северной Америке? — Левин выдерживает ровный взгляд Васкеса. — Сантьяго состоит в союзе с этими группировками. Я работаю на "Братву" Виктора Андреева, у которой сейчас связи с Синдикатом в Москве. А что есть у Гонсалеса?
— Лояльность половины картелей Южной Америки или даже больше, — задумчиво говорит Васкес. — А Братва и их альянсы никогда не приходили ко мне раньше. Картели - это мой бизнес. Сантьяго теряет их. Так что, как мне кажется, Гонсалес - это тот, кого я должен слушать, когда речь заходит о температуре происходящего среди них.
— Пока что Гонсалес держит эти карты в руках. Но Братва, Ирландские короли, мафия Романо, все они посылают подкрепления Сантьяго. Торгуют с Сантьяго. Когда ветер переменится в его сторону, пойдут и деньги. Торговля наркотиками и поставки оружия. И если ты поможешь Гонсалесу навредить дочери Сантьяго, никто из них больше не будет с тобой работать.
— И ты думаешь, что они начнут сейчас, когда раньше никогда не начинали? В Рио нет ни мафии, ни Братвы, ни ирландцев, и я не планирую, чтобы они тут были. Почему я должен пускать их на свою территорию?
Левин качает головой.
— Я не предлагаю тебе дать им место на твоей территории. Я вообще не предлагаю им поселиться в Рио. Я предлагаю взаимовыгодное торговое соглашение. Ты отказываешься от сделки с Гонсалесом, а я гарантирую, что безопасное возвращение Елены в Бостон будет вознаграждено таким увеличением прибыли твоего бизнеса, что все, что предложит Диего, покажется оскорблением.
Васкес откинулся в кресле, раздумывая. Он даже не смотрит на меня, и я не уверена, что нахожу в этом облегчение или оскорбление.
— Я могу сказать, что она что-то значит для тебя, — говорит он, обращаясь непосредственно к Левину, как будто меня вообще нет в комнате. — Она очень красивая. Дело только в этом? Или ты неравнодушен к невинным девушкам, попавшим в беду, как я слышал? Жаль, что случилось с твоей покойной женой. Я понимаю, откуда взялось это желание…защитить что-то столь хрупкое.
В суровом фасаде Левина появляется первая трещина. Я вижу, как он слегка вздрагивает, как сужаются уголки его глаз, и понимаю, что если я это вижу, то и Васкес тоже. Я не могу представить, каково это, когда кто-то так легко всаживает нож в то, что, как мне кажется, должно быть одной из единственных, если не единственной, трещиной в броне Левина.
— Я не могу представить, как ужасно было прийти домой и найти ее в таком состоянии, — продолжает Васкес. — Убита в вашей общей постели, разрезана на части и оставлена истекать кровью... и ваш ребенок. Такой ужас, у него даже не было шанса родиться.
Услышав это, я чувствую себя как от физического удара, шок, который отдается во мне. Я не могу представить, что чувствует Левин. Я вижу, как по его телу проходит слабая дрожь, и не знаю, как он удерживается от того, чтобы не наброситься на него. Я не знаю, как он держит себя в руках, как он стоит перед Васкесом, а выражение его лица - пустая маска.
Я не знала, что жена Левина была беременна, когда она умерла. У меня сердце болит за него, когда я думаю о том, что ему пришлось пережить.
— То, что случилось с Лидией, было очень давно. — В голосе Левина нет эмоций, как и в его глазах. — Мы говорим о настоящем, Васкес.
— И тем не менее это все еще влияет на тебя. — Он сгибает пальцы перед собой, его губы дергаются в улыбке, и мне хочется пересечь комнату и влепить ему пощечину, поцарапать его, выцарапать ему глаза. Я ненавижу его за то, что, как я знаю, он заставляет Левина чувствовать в этот момент, за муки, которым он подвергает его, просто чтобы посмотреть, сломается ли он. Это ужасно.
— Я сделал тебе предложение. Хорошее. Так в чем смысл этой игры? — Резко спрашивает Левин. — Если в этом есть какой-то смысл, я бы хотел его услышать.
Васкес садится, снова наклоняется вперед и делает еще одну затяжку сигарой, после чего кладет ее обратно.
— Ты любишь игры, Волков. Знаешь, откуда я это знаю?
— Не имею ни малейшего представления.
Васкес ухмыляется.
— Я знаю, что ты играл в азартные игры в городе, Волков, полагаю, в попытке заработать деньги, необходимые для замены паспортов, которые вы так и не получили, и купить билет на самолет, чтобы улететь отсюда с желающим пилотом. И в результате ты обыграл человека, который должен был выиграть у меня кучу денег на игре не так давно, в одном отеле, который, я уверен, ты помнишь. Все закончилось дракой, смертью и угнанной машиной.
Я не знаю, откуда он все это знает. Я хочу спросить, но мне лучше помолчать. Кто ему сказал? У него что, глаза везде? Я всегда считала своего отца могущественным человеком, но это была не такая власть. По крайней мере, я так не думаю.
— За столом было место для меня, и я его занял, — ровно говорит Левин. — Не может быть игры без игроков, которым можно сдавать карты, Васкес. Если я выиграл у твоего человека, то выиграл честно и справедливо. И деньги я тоже не получил, так что у меня нет их, чтобы отдать тебе.