Дикая стая
Шрифт:
«Вот так и схомутался в семейные! — подумал Гошка, идя следом, и вдруг приметил черную тень за забором. Она замерла, остановилась за деревом. Корнеев бросился туда напролом. Тень мигом исчезла, растаяла в темноте улицы.
— Анна, воротись домой. Мы сами управимся! — вернулся к бабе и успокоился, когда та, войдя в дом, всюду включила свет.
Гошка со Степкой закрылись в сарае изнутри. До самого рассвета разделывали и солили рыбу. Сели отдохнуть, когда во дворе развиднелось.
Даже самим не верилось, что сумели переработать такую гору рыбы. Руки покраснели от соли, их саднило, щипало. Вся одежда пропахла рыбой. Чешуя сверкала даже в волосах.
— Никогда у нас не было столько рыбы! Аж две бочки! Да какие полные! — радовался Степка не скрывая восторга. — Четыре ведра икры! — добавил, глянув на выварку с ястыками.
— Окончательных три с половиной ведра наберется, — вставил Гоша и, сев на табуретку, закурил.
— Дай и мне сигарету, — попросил мальчишка.
— Ты куришь? — удивился мужик.
— Ну и что такого? Зато на «игле» не сижу! У нас в школе пацаны давно «травку» курят, и ничего! Двоих отправили лечиться в Питер, предки позаботились. Они в Питере чуть не сковырнулись. Три месяца там канали. Врачи выпустили их, сказали родителям, что вылечили насовсем. А пацаны снова курят, — смеялся Степка.
— И ты с ними? — нахмурился Гоша.
— Не-ет, «травкой» не балуюсь. «Порожняк» гоняю, обычные.
— А где на курево берешь?
— Мамка дает на завтраки, а я их на сигареты пускаю. Только не квась мне мозги, мол, как не хорошо курить с малых лет! — Степка глянул на Корнеева, взял из его рук сигарету.
— Мать о том знает?
— Догадывается. Несколько раз находила в брюках и в куртке. Ну, говорил, что не мои.
— С чего задымил? — осип голос Гошки.
— Чтоб не сорваться. На соседей. Достали они нас с туберкулезом. Потом в школе душу вымотали.; Я и присосался. Поначалу от дыма выворачивало, теперь привык и не кашляю как раньше, — сделал затяжку. — Вообще, если дядька устроит все, как обещает, я сюда не вернусь!
— Почему?
— Ненавижу поселковых! Зверюги! Они любого доведут, даже если их не трогаешь. Вон моя мамка, кроме работы, никуда не ходит, но и ее в сплетнях изваляли как в говне. Но зачем? За что? — дрогнули плечи пацана.
— Да ты успокойся! — положил руку на плечо мальчишки поселенец и спросил, — а сам ты хочешь в Питер?
— Давно бы уехал. Да мамку не мог одну оставить. Теперь ты с ней будешь и не дашь ее в обиду. Ты совсем взрослый, тебя побоятся. Мне еще самому нужно вырасти, как дядя Юра говорит. Знаешь, он — капитан первого ранга! И вообще, классный мужик! Жаль, что не он мой отец. У него совсем нет детей. Он сам сказал, что служил подводником и облучился. Поэтому и детей у него не будет, а брать чужого не хотят. Дядь Юра говорит, что не сможет постороннему свою фамилию дать. И жена его так считает. Я их обоих люблю. Они всегда помнили про нас с мамкой.
— Это хорошо! — согласился Георгий.
— А у нас еще есть родня, — похвалился Степка.
— И много?
— Если б у нас было столько денег, сколько родни, мы с мамкой стали бы миллионерами! Только с той родней не знаемся. Они, как мамка говорит, совсем бесстыжие! Все денег просят. А где их взять? Сами сколько лет сосали лапу, пока корову купили. Только тогда хоть вздохнули, — и, словно вспомнив что-то очень важное, спросил Гошу, сдвинув брови, — ты дрова рубить умеешь?
— То как же?
— А сено косить?
— Могем! Каким бы мужиком был?
— Разве на зоне учат траву косить?
— Еще как! — хохотал Гошка. — Там, коль косить не могешь, до воли не додышишь! — ответил погрустнев.
— А кто тебя учил косить? — пристал Степка репейником к мужику.
Тот отвлекся от тяжелых воспоминаний:
— Я ботал, что в детдоме канал. Меня туда мусора за «лопухи» приволокли. Я уже клево промышлял воровством с такими же, как сам. А тут легавые попутали. Всех накрыли и растолкали кого куда. Ну, в детдоме мне не климатило. Махался со всеми. За что устроили «темную». После нее едва отдышался и слинял.
— А куда? — спросил Степка.
— Смывался, куда глаза глядят. И вот так набрел на деревушку. Маленькая она была, спокойная. И много соловьев на деревьях пело. Огляделся, вижу, старушка спешит с подойником. Ее корова на лугу паслась. Вот она и спешила подоить свою Буренку. Завидела бабка меня и спрашивает: «Чей будешь, внучок?» Я ей признался как на духу, что сбежал из детдома, потому что жить там не смог, старшие мальчишки колотили сильно. Ну, та бабка и спроси, смогу ли я ее корову попасти, чтоб она в лес не ушла, где
волки животину порвать могут? Я согласился. Он показала, куда вечером пригнать корову, а сама подоила ее и ушла, — вздохнул человек. — Вечером я привел Буренку. Бабуля позвала меня в дом. На кормила, напоила молоком и предложила пожить у нее: «Будешь корову пасти. Это не трудно. Потом и другую работу освоишь, если понравится в деревне. Живи у меня. Здесь никто не обидит и пальцем не тронет. Я одна маюсь, все мои — в городе. Навещают редко. Жить станем вдвух. Коли что лучше; сыщешь, без обид расстанемся». На том и порешили. Я у бабки Евдокии три зимы прожил. Они мне тремя минутами показались. Всей деревенской работе она научила. Пилить и рубить дрова. Складывать их в поленницы. Косить траву, скирдовать и стоговать сено. Возился на огороде, и неплохо получалось. В избе научила держать порядок: полы подмести и помыть, пыль стереть, помыть посуду, приготовить поесть и даже обстирать самого себя. А вечерами я слушал ее сказки! Эх, какие они были добрые! Так-то бы в жизни случалось. Я слушал их, затаив дыхание, а они не кончались. Моя баба Дуся сама их сочиняла. Она неграмотная была, поэтому нигде прочесть их не могла. Из-за этих сказок, из-за пирогов с вареньем привык к бабульке и полюбил как родную. Нынче кровных так не любят. Сколько лет прошло, а я все не могу забыть ее. Вот она научила меня косить и ухаживать за скотиной, — умолк человек.
— А куда она делась?
— Бабушка Дуся? Умерла она в третью зиму. За дровами мы с ней поехали, а дело на Крещение было. Морозы стояли лютые. Она насквозь простыла, а вскоре отошла. Тут-то дети, вся родня наехала. На похоронах никого не было, деревенские хоронили. Здесь же как снега в пургу набилось людей в избу. Куда ни плюнь — родня. За полдня все вынесли из хаты. Со старым самоваром не расстались, за подушки
передрались, бессовестные. Поглядел я на них и ушел. Простился с бабулей на могиле и побрел искать свою судьбу…
— А меня мамка косить учила. Теперь я лучше поселковых мужиков управляюсь. Ничуть им не уступаю! — похвалился Степка, шмыгнув носом, и попросил тихо, — ну, возьми меня за собаками на заставу, пожалуйста.
— Ладно, поедем! Только давай помоемся и поедим! — не смог отказать мальчишке поселенец.
Степка с восторгом разглядывал берега реки. Повизгивая, указывал Гоше на косяки рыбы. Завидев, как чей-то кот, зацепив с мостка горбушину, поволок ее на берег, пацан хохотал на всю реку. А вон и собака прыгнула в реку, схватила зубами большую кету и выскочила с нею из воды. Рыба хвостом по морде собаку хлещет, та кусает ее за бок, потом вцепилась в голову рыбины зубами, потащила в кусты.