Дикий хмель
Шрифт:
— А вдруг бы я ответила взаимностью?
— Никогда... Я знал, ты никогда не полюбишь меня. Это было как убеждение.
В голосе немного горечи. Впрочем, совсем немного, самую малость. Значит, забывается и первая любовь. И безответная.
— Ты страдал?
— Да. Но я понимал, нельзя навязываться. Ты должна сделать собственный выбор.
— Мой муж другого мнения. Он говорит: женщины, как и грибы, принадлежат тому, кто их находит.
— Сам придумал или кого цитирует?
— Возможно, и цитирует. Он очень начитан.
— А
— Полеты, полеты... — предположила я.
— И шахматы, — сказал он. — Увлекся шахматами. Представляешь, на последнем курсе в училище.
— Тебе надо жениться...
— Насмешница... Ты же не пойдешь за меня?
— Не пойду, Юра.
— Однолюбка?
— Ой нет. Просто, вот если бы я разошлась с мужем, то во второй брак не вступила ни с кем и никогда.
— Наташа, — он быстро взбежал по ступенькам, взял меня за плечи. Спросил тихо: — Несладко тебе живется?
Я пожала плечами. Я не могла ответить ему однозначно. Сказала, размышляя вслух:
— Душой и сердцем, всем, всем... я рада за Вику. Но я не знаю, смогла бы я жить вот такой жизнью, в достатке, без житейских забот...
— Думаешь, у Вики нет забот?
— Не так выразилась, — нетерпеливо и, может, раздраженно пояснила я. — Ясно, какие-то заботы есть. Но все основное решают родители — Митин папа, Викин папа, Митина мама, Викина мама... Я, знаешь, недавно половник купила. И очень радовалась. Потому что у нас с мужем был старый, эмаль побита, я помню его чуть ли не с первого класса.
— И все-таки ты не ответила на мой вопрос.
— Толстокожий ты, Юра. Все вы, мужчины, толстокожие.
Свет обогнал музыку, вывалившуюся на крыльцо вместе с нашими веселыми друзьями.
— Они, кажется, целуются! — неприлично громко произнес Митя. И добавил: — Браво!
Ладони не щадил никто. Хлопки трещали, как новогодние хлопушки. И эхо летело по участку от дерева к дереву. Юра покраснел. Я догадываюсь, что он покраснел, стоял и не знал, убирать руки с моих плеч или нет. Я приподнялась на носки и поцеловала его...
«В СОРЕВНОВАНИИ КУЮТСЯ ПОБЕДЫ ПЯТИЛЕТКИ.
Почин бригадира Людмилы Закурдаевой.
Бригадир третьего потока цеха № 5 Людмила Закурдаева выступила инициатором движения за дополнительный выпуск продукции сверх плана. Руководимая ею бригада за счет внедрения новой техники обязалась давать сверх нормы ежемесячно 3 тысячи пар обуви.
От души поздравляем Людмилу с инициативой и желаем успехов ее бригаде!»
Это заметка из фабричной многотиражки. Писал, конечно, Буров.
Несколько дней спустя московская городская газета опубликовала его статью о нашей бригаде. Буров клялся, что написал большую статью — о всех. Но в редакции ее «подрезали», «вогнали в полосу». Короче, осталось только то, что о Люське. Люська объявлялась душой, сердцем и мозгом бригады. Выходило,
Через несколько дней приехали ребята с телевидения. В цехе вспыхнули яркие переносные лампы. Люську снимали сразу с нескольких камер.
Без тени волнения, с полной серьезностью, Закурдаева говорила:
— Определить важные рубежи выполнения пятилетнего плана было моей главной мечтой... Выступая с инициативой, я прежде всего думала не о своей бригаде, я думала о коллективе нашей фабрики в целом. Я твердо верила, что коллектив фабрики «Альбатрос», традиционно поддерживающий все передовые начинания, поддержит и этот мой почин.
Даже Георгий Зосимович Широкий, который страшно был рад призрачному шуму, поднявшемуся вокруг цеха, и тот, слушая Люськины откровения, прошептал мне на ухо:
— Нет, скромность ее не погубит.
К сожалению, это было ясно не только ему...
Девчонки из бригады скептически переглядывались, хмурились, демонстративно отворачивались от Закурдаевой, игнорировали ее распоряжения. Хорошего в этом, разумеется, мало. Чтобы понять причины такого отношения, нужно вспомнить, как на самом деле родилась Люськина «инициатива».
Видимо, неумышленно, но мы все-таки злоупотребляем этим словом, чего конечно бы не следовало делать. Слово «почин» означает первый шаг в каком-то деле. А если кто-то поручил тебе что-то выполнить, и поручил не зря, то ты только исполнитель, возможно, добросовестный, старательный, талантливый, но исполнитель и отнюдь не инициатор. Звонить об этом во все колокола нет надобности. Рабочая слава — это то, что рождается годами. И никакая она не родня скороспелой славе футболиста, забившего удачный гол. А у Люськи все получалось как-то по-футбольному.
Впрочем, судите сами...
Однажды утром я вышла из автобуса и пошла по теневой стороне вдоль административного корпуса фабрики к проходной. Мне доставляло удовольствие неторопливо идти по этому старому переулку, который слева огибал церквушку, уходящую в небо пузатыми золочеными куполами, смотреть на стрельчатую ограду, затейливую и такую древнюю, что ее мог видеть еще Пушкин. Мне нравились липы, что росли вдоль тротуара: я была уверена — они росли здесь вечно.
Брусчатка на мостовой была присыпана песком, желтым, еще пахнущим карьером и лесом, который рос над карьером и холодной грунтовой водой. Ее перебирали, эту брусчатку, настилали вновь, опуская в чистый, свежий песок. Рабочие в оранжевых куртках, с лицами, загорелыми до черноты, бросали песок лопатами. И он касался земли с коротким глухим вздохом.