Дипломат императора Александра I Дмитрий Николаевич Блудов: союз государственной службы и поэтической музы
Шрифт:
В обществе история сватовства Блудова получила известность. В числе «препятствий» к заключению брака, Вигель называл «гордость своей знатностью» родителей княжны, особенно ее матери. В характерной для него легкой и одновременно желчной манере изложения Вигель отметил факт самого знакомства семьи Щербатовых (князя Андрея Николаевича с супругой и дочерью) с Д. Н. Блудовым. В недоброжелательном перечислении поведенческих особенностей княжны Щербатовой Вигель, не являвшийся любителем женщин, справедливости ради, мимоходом отметил и те черты ее характера, которые в дальнейшем обеспечили долгий и счастливый брак Блудовым – «ангельскую кротость» княжны, ее верность и преданность Дмитрию Николаевичу.
Знакомство Блудова с княжной Щербатовой состоялось в сентябре 1801 г. во время коронации Александра Павловича в Москве. Щербатовы приехали в Москву и остановились в доме своих родственников – графов Каменских, «в соседстве и тесной дружбе» с которыми, особенно со статс-дамою, графиней Каменской, состояла Катерина Ермолаевна Блудова.
Мать
174
Ковалевский Е. 17. Граф Блудов и его время. СПб., 1871. С. 16.
Дома Блудовых и Каменских находились рядом. Сады двух усадеб соединяла калитка, которая позволяла подругам, не нарушая этикета, видеться ежедневно. Эта калитка играла важную роль. Жена фельдмаршала не могла показаться пешком на улице. Поэтому другие дома она могла посещать, только совершая выезд [175] .
Живописное описание будущей супруги Д. Н. Блудова составил Вигель: «Молодая княжна Анна Андреевна Щербатова примечательна была нежными чертами лица, и при дворе, где она находилась фрейлиной, многие находили в ней сходство с императрицей Елисаветой Алексеевной <…>. Присутствие петербургской девицы оживило однообразие графини Каменской <..>. Она пленила его, хотя никак о том не думала и несколькими годами была его старее. Эта страсть в следующем году привлекла его в Петербург. За нее должен благодарить он небо: она истребила в нем все порочные побуждения, жар души его направила к добру и чести» [176] .
175
Ковалевский Е. П. Граф Блудов и его время. СПб., 1871. С. 16.
176
Вигель Ф. Ф. Указ. соч. С. 234.
Вигель бросил упрек князьям Щербатовым в том, что они не учитывали родословной Блудова «длиною восемь столетий, наполненной именами бояр и воевод» [177] , «…но что это значит для России? Под словом знатность разумеется в ней совсем новая или, по крайней мере, подновленная знаменитость», – в этих словах проявилась еще и неизжитая глубокая юношеская обида самого Вигеля, приживальщика в домах вельмож Салтыковых и Голицыных. Болезненно-недоброжелательное отношение к знати Вигеля в 1920-е гг. было замечено С. Я. Штрайхом [178] .
177
Там же. С. 235.
178
Штрайх С. Я. Филипп Филиппович Вигель (историко-литературный очерк). В кн.: Вигель Ф. Ф. Записки. М., 2000. С. 570.
Обида, безусловно, повлияла на отношение Вигеля к вельможной знати. Но тот факт, что в глазах неродовитого Вигеля родословная Блудова выглядела представительно, в отличие от имевших совершенно иное мнение князей Щербатовых, свидетельствует о неоднородности окружавшего Блудова дворянства и непростых внутри сословных отношениях. Внутренние конфликты не всегда позволяли разглядеть общее между титулованной знатью и нетитулованными дворянами. Среди перечисленных Вигелем в неприязненном контексте черт княгини Щербатовой, следует обратить внимание на то, что она была женщина, «известная своею набожностью, строгими правилами» [179] . Именно это качество объединяло ее с женщинами, растившими и воспитывавшими Блудова.
179
Вигель Ф. Ф. Указ. Соч. С. 235.
Представляется, что в глазах Щербатовых, отнюдь не «смягчающими» были родственные связи матушки Блудова (урожденной Тишиной) с Г. Р. Державиным и драматургом В. А. Озеровым. Как Тишины и Державины, так и Блудовы принадлежали нетитулованным дворянским родам.
Г. Р. Державин был моложе А. Н. Щербатова на 15 лет и принадлежал другому поколению. Он по многим причинам не мог нравиться князю Андрею, хотя каждый по-своему реализовал себя при Екатерине II. Но у Державина было преимущество. Вместе с Преображенским полком Державин участвовал в перевороте, в результате которого была возведена на престол Екатерина II.
Отличие Державина от кн. Щербатова заключалось в том, что поэт вышел из социального слоя бедного
180
Державин Г. Р. Сочинения. С. 269–270. Я. К. Грот обратил внимание на то, что происхождение Державина, «которое льстило его воображению и доставляло ему любимую поэтическую прикрасу, подтверждается семейными документами. Они содержат сведения, что этот мурза, в княжение Василия Васильевича Темного в XV столетии выехал из большой Орды служить на Русь, был крещен самим великим князем в православную веру и при этом получил имя Ильи. Ему жалованы были вотчины в нынешних Владимирской, Новгородской, Нижегородской губерниях». От сыновей Ильи произошли Нарбековы, Акинфовы, Кеглевы.
Щербатов, в свою очередь, гордился происхождением Рюриковича. Оно было закреплено в «Гербовнике» и родословной. За ярко выраженным социальным тщеславием и амбициями князя Щербатова все же были социально-психологические основания. Он защищался психологически, презирая вышедшего из «низкой доли», но достигшего министерского кресла и «стула» сенатора Российской империи Державина, причем достигшего его в то время, когда сам кн. Щербатов был в отставке, и оказался не востребованным новым императором Александром I. При императоре Павле I и Державин, и Щербатов были удалены. Князь Щербатов был уволен со службы. Державин ушел в силу собственной правдивости и нетерпеливости, а также интриг придворных. Он не счел возможным быть «докладчиком», т. е. делать доклады императору.
Князю Щербатову не могла импонировать хорошо известная еще с екатерининских времен служебная деятельность и поэзия Державина, направленная против родовитой знати.
Социальную природу неприятия Державина старшим поколением титулованной семьи Щербатовых отражает содержание державинской поэзии. В 1794 г. при дворе наделала шума ода Державина «Вельможа» [181] . Едва ли о ней не слышал князь Щербатов. И хотя непосредственно ода была обращена к П. А. Румянцеву, многие вельможи приняли «сатирическое изображение придворных Екатерины II» [182] на свой счет.
181
Ода «Вельможа» вызвала негодование императрицы Екатерины II, поскольку образ идеального государственного деятеля был дан на фоне «поврежденных» нравов придворных, а также раздражение придворных и титулованной знати. При дворе поощрялись прославляющие царствование Фелицы державинские оды. Чтобы убрать со страниц «С.-Петербургского вестника» оду «Вельможа», по свидетельству М. А. Дмитриева было перепечатано несколько страниц «Вестника». Но М. А. Дмитриеву попался экземпляр, в который был вставлен новый лист, а старый, с одой, «переплетен тут же, только надодранный в типографии». См.: Дмитриев М. А. Указ. Соч. С. 168.
182
Державин Г. Р. Сочинения. А., 1987. С. 455.
«Ни знатный род, ни сан» не могли в глазах Державина состязаться с «доблестью», которой только и можно снискать «себе почтенье от граждан». «Я князь – коль мой сияет дух; / Владелец – коль страстьми владею; / Болярин – коль за всех болею, / Царю, закону, церкви друг» [183] .
Для достижения желанной жизненной цели – женитьбы на избраннице сердца – княжне Щербатовой Блудову потребовалось содействие графа Каменского в его продвижении по службе.
Вигель рассказал, что после смерти матери Блудова, все ее обязанности по отношению к Дмитрию Николаевичу приняла на себя ее подруга, родственница Щербатовых графиня Каменская, которая сразу приступила к улаживанию дела о браке своего подопечного и княжны Щербатовой. Взялись за дело с повышения статуса Дмитрия Николаевича. «Для доставления скорейшего повышения будущему родственнику Каменский назначил его правителем своей заграничной канцелярии, что было очень важно для надворного советника, которому не было двадцати пяти лет от роду», – записал в воспоминаниях Вигель [184] .
183
Державин Г. Р. Сочинения. А., 1987. С. 455.
184
Вигель Ф. Ф. Записки. М., 2000. С. 235.