Дипломаты
Шрифт:
– Простите, господин премьер, но тогда какова основа ваших отношений с союзниками? – спросил Локкарт и медленно откинулся в кресле, повторив движение Ленина, это давало ему возможность рассмотреть название книги, лежащей на столе, кажется, это была французская книга.
– Нам так же ненавистен англо-американский капитализм, как и германский милитаризм, – сказал Ленин.
Ленин повторил слово в слово фразу Чичерина, которую произнес тот во время первой встречи с Локкартом на Дворцовой. Значит, не было формулы Чичерина, была формула Ленина! Новая для Локкарта возможность убедиться в истине, к которой он пришел своим путем: ни одно крупное решение Чичерин не принимает без того, чтобы не посоветоваться с Лениным.
– Но какова все-таки основа для нашего сотрудничества? – спросил Локкарт, обхватив спинку стула, на котором сидел только что: книга была перед ним, французская
– Вы живете по-своему, мы – по-своему, – возразил Ленин почти миролюбиво. – Но мы можем позволить себе пойти на временный компромисс с капиталом. Такой компромисс для нас даже необходим: ведь если капиталисты объединятся, они нас задушат. К счастью, капитал по самой своей природе не способен к единству. Поэтому, пока существует германская опасность, мы пойдем на риск сотрудничества с союзниками, что представляет выгоду для обеих сторон. В случае немецкой агрессии мы готовы принять даже военную помощь.
Локкарт забеспокоился и взглянул на Троцкого, но тот казался странно безучастным. Последний раз, когда они виделись. Троцкий был иным. Это было числа пятнадцатого – шестнадцатого где-то здесь, в Смольном, в кабинете Троцкого с красным ковром посредине. Троцкий только что вернулся из Бреста. Он еще не знал, чем ответят немцы на его формулу «Ни войны, ни мира!», но считал, что ответ этот не сулит ничего доброго. Троцкий негодовал. Нелегко было установить, против кого обращен этот гнев, но Троцкий был неистов. И вдруг молчание сковало Троцкого. Молчание, которое трудно понять: то ли это неизбежная реакция ума, который не знает иных состояний, кроме шторма и штиля, то ли равнодушие к делу, которое человек уже считает не своим.
– Но согласитесь, – возразил между тем Локкарт, – теперь, когда вопрос о мире решен, немцы получат возможность бросить все свои силы на запад. Они могут даже разгромить союзников, в каком положении тогда окажется Россия? К тому же хлебом, который немцы вывезут из России, они смогут накормить свое голодающее население, – добавил Локкарт и тут же огорчился, что сказал это: пожалуй, последний довод ничего не прибавлял к тому, что было произнесено раньше.
– Как все ваши соотечественники, вы мыслите конкретными военными категориями и игнорируете психологический фактор. – Ленин поднялся, пошел по комнате, пошел размеренным и спокойным шагом, при этом, как заметил Локкарт, он не убыстрил и не замедлял шага, когда минул Троцкого, он точно хотел сказать этим Троцкому: «Вы начисто выключились из разговора. Вряд ли это уместно, хотя бы по соображениям такта. Но вас это устраивает, и не сетуйте, если я пойду вам навстречу до конца». – Но даже с вашей точки зрения аргументация не обоснована, – продолжал Ленин. – Германия давно отозвала свои лучшие войска на запад. Что же касается возможности Германии получать из России большое количество продовольствия, то можете не беспокоиться. Пассивное сопротивление – это выражение пришло к нам из вашей страны – более сильное оружие, чем то, которым располагают военные.
Прощаясь, Локкарт подумал: «Что сообщил Ленин нового?» Пожалуй, ничего. Все, что он сказал Локкарту, он многократно повторял в своих последних речах да, пожалуй, в беседах с Робинсом. Все, в том числе и эту формулу об одинаково непримиримом отношении большевиков к немцам и странам Согласия. Впрочем, эта формула, повторенная в беседе с Локкартом, обрела новый смысл, отнюдь не обнадеживающий для Локкарта.
Локкарт вновь оказался в длинном смольнинском коридоре, мысль его упорно возвращалась к Робинсу. Где-то тесная дорожка, которой шли англичанин и американец, невидимо раздвоилась, образовав вилку, и Локкарт увидел своего коллегу далеко в стороне. А потом вступил в действие закон времени: чем дольше они шли, тем дальше оказывались друг от друга – вилка! Вот хотя бы этот вечер у Локкарта. Резиденцией Локкарта в Питере стал дворец на набережной. Локкарт собрал друзей – не столько новоселье, сколько холостяцкая пирушка. Робинс не приехал к началу – у него была очередная встреча с Лениным. Американец явился, когда гости были уже за столом. Локкарт не сводил глаз с Робинса. Американец был необычно пасмурен и замкнут – он явно находился под впечатлением беседы, которая была у него в Смольном. Робинс встал из-за стола, так и не разомкнув уст, но когда гости перешли в гостиную. Робинс дал свободу
Он начал читать:
Мы мертвецы. Вчера мы жили – Дышали, пели и любили, Сегодня мы лежим недвижно В долинах Фландрии. Смените вас на поле боя. Наш факел сильною рукою Вздымите смело к небесам. Но коль измените вы нам – Нам никогда не знать покоя В долинах Фландрии [3] .Получилось так, что ирония Робинса в адрес антибольшевиков и стихи о войне слились воедино. Среди гостей Локкарта вряд ли были друзья новой России, но слова Робинса потрясли и их. Подле Локкарта стоял Бенжи Брюс, чье предубеждение против большевиков было хорошо известно. Но в тот момент и он полагал, что признание Советов и помощь им были бы правильной политикой. Ни единым словом Робинс не обмолвился о встрече с Лениным, но все поведение американца в этот вечер слишком очевидно было подсказано этой встречей и ее отразило.
3
С английского. Перевод Андрея Сергеева.
После сегодняшнего своего похода в Смольный Локкарт понял лучше, чем прежде: Ленин мог владеть воображением Робинса. Но, возвращаясь к смольнинской беседе, Локкарт задумался и над подробностью, которая к беседе отношения не имела, но была подробностью значительной. Разногласия между Лениным и Троцким живы. Поединок продолжается даже тогда, когда диалог между большевистскими лидерами, как это было сегодня, в сущности является диалогом молчания. Лондон возлагает свои надежды на эти разногласия.
Но вот вопрос: насколько серьезны козыри, которыми обладает Троцкий? Троцкий человек недюжинной энергии и, пожалуй, темперамента. Но его тщеславие, как признает Локкарт, весьма чувствительно к похвалам. На нем, на этом тщеславии, и Локкарт мог играть не без успеха. Льстить Ленину… что может быть более нелепым? Ленин против лести бронирован. Каковы реальные шансы противоборствующих сил? Любопытен рассказ, который поведали Локкарту однажды. Происходило заседание Совнаркома. Троцкий внес предложение. Ему возразил весьма страстно один из комиссаров. Разгорелся спор. Казалось, Ленин воспользовался этим и углубился в работу – блокнот и карандаш были перед ним. Наконец кто-то из присутствующих, утомленный спором, произнес: «Владимир Ильич, давайте же решим…» Ленин оторвал взгляд от своей работы и в одной фразе, только в одной, предложил формулу решения – мир был восстановлен тотчас. Даже при желании не толковать этот эпизод слишком расширительно, он, как полагал Локкарт, давал ответ на главный вопрос: как ни упорен поединок, исход его нетрудно предугадать – слишком неравны силы.
Простившись с Локкартом, Ленин принял Репнина.
– У нас к вам просьба, Николай Алексеевич, – произнес он, пожимая ему руку, и взглянул на Троцкого. Корректно-вежливым «у нас» Ленин сделал еще одну попытку присоединить Троцкого к общему разговору. – Только что здесь был английский представитель, на днях будет американский. – Он помолчал, очевидно намереваясь произнести главное. – Нельзя ли исследовать такую проблему: как поведут себя страны Согласия после заключения мира. Двадцать страниц на пишущей машинке. Мнения и мысли. Ваш вывод. Ваш…
Репнин встретился взглядом с Лениным. «Поймите, что для нас это проблема проблем», – точно говорили в эту минуту глаза Ленина. А Репнин подумал: как ни важна для Ленина эта работа, она имеет и педагогическое значение. Эти двадцать страниц текста могут стать своеобразным мостом, по которому Репнину предстоит перейти из старого мира в мир новый.
– Я бы не беспокоил вас, Николай Алексеевич, но это важно.
– Очень, – согласился Троцкий и взял с соседнего кресла свою папку с медной застежкой.