Директива Джэнсона
Шрифт:
– Чушь несусветная! – совершенно неубедительно произнес Андрос.
– С другой стороны, возможно, будет принято решение исключить тебя из списков сотрудников, уничтожить все архивы о выплатах и оставить тебя в покое. Сразу говорю, и такое тоже случается. – Секундная пауза. – Вот только захочешь ли ты рискнуть и узнать, на чем остановится твое руководство?
Некоторое время Андрос беззвучно открывал и закрывал рот; на лбу отчетливо забилась жилка.
– Насколько мне известно, – наконец произнес он, – твое бывшее руководство хочет знать, откуда поступили на твой банковский счет на Каймановых островах шестнадцать миллионов долларов. Банк «Монте-Верде». Шестнадцать миллионов долларов, которых не
– Опять ложь! – проревел Джэнсон.
– Нет! – взмолился Андрос, и в его глазах появился настоящий страх. – Ложь или нет, но оно так считает. А это чистая правда.
Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Джэнсон пристально посмотрел на Андроса.
– Убирайся отсюда! – сказал он. – Меня воротит от одного твоего вида.
Не сказав больше ни слова, Андрос пулей выскочил из номера, перепуганный насмерть тем, что раскрыл Джэнсону. Возможно, он понял, что Джэнсон выгнал его из соображений его же безопасности, опасаясь сорвать вскипающую в нем ярость на первом, попавшемся под руку.
Оставшись один, Джэнсон попытался разобраться в бешеном круговороте мыслей. Андрос был профессиональным лжецом, но его последние слова – намек на то, что у Джэнсона имелось припрятанное сокровище, – были выдумкой уже другого порядка. Еще больше Джэнсона беспокоила ссылка на Каймановы острова: у него действительно был счет в банке «Монте-Верде», но об этом не знала ни одна живая душа. Не было никаких официальных записей – никаких доступных улик. Как в таком случае можно объяснить упоминание о банковском счете, о существовании которого должен знать он один?
Что именно известно Никосу Андросу?
Достав трехдиапазонное устройство прямого доступа, Джэнсон ввел цифры, связавшие его через Интернет с банком на Каймановых островах. Сообщения в обе стороны отправлялись в зашифрованном виде; ключом служила случайная последовательность, выработанная электронным прибором Джэнсона и использовавшаяся только один раз. Перехват таких сообщений был невозможен. Шифрование ключом длиной 1024 бита шло довольно медленно, но через десять минут Джэнсон получил информацию о последних операциях со своим счетом.
Когда он проверял его в последний раз, на нем было 700 000 долларов.
Сейчас на счету лежало 16 700 000 долларов.
Но как это могло случиться? Счет был защищен не только от несанкционированных списаний, но и от несанкционированных поступлений.
«Они хотят, чтобы ты к ним заглянул».
Эти слова острой бритвой резали его.
В течение следующего получаса Джэнсон внимательно изучал отчеты об операциях, заверенные его цифровой подписью, невоспроизводимым набором цифр, который знал только он, – цифровым «личным ключом», к которому не имел доступа даже банк. Однако электронный архив не допускал никаких сомнений: Джэнсон лично санкционировал поступление шестнадцати миллионов долларов. Деньги поступили двумя взносами, по восемь миллионов каждый. Восемь миллионов поступили четыре дня назад. Еще восемь миллионов были внесены вчера, в 19.21 ВПВ. [20]
20
ВПВ – восточное поясное время (на 5 часов позже гринвичского).
Приблизительно через четверть часа после гибели Петера Новака.
Глава десятая
Воздух в гостиничном номере, казалось, стал спертым; стены давили. Джэнсону требовалось прийти в себя, а для этого надо было оказаться на свободе. Район вокруг площади Синтагма представлял собой сплошное море небольших лавок и магазинчиков, процветающих
Джэнсон поспешил поскорее добраться до прохладного, чистого воздуха Национального сада, раскинувшегося напротив Воули. Там, в тени деревьев и кустов, прятались потемневшие от времени мраморные статуи и маленькие пруды. Среди беседок и кустарника сновали сотни кошек, многие с отвислыми сосками. Странное дело: можно было просто не обращать на них внимания, но, заметив их раз, человек начинал видеть их повсюду.
Джэнсон кивнул седому мужчине, сидевшему на скамейке, посмотревшему, как ему показалось, в его сторону. Тот отвел взгляд – чересчур поспешно, учитывая обычное дружелюбие греков. Джэнсон решил, всему виной его нервы: он начинает бояться собственной тени.
Сделав круг, он вернулся к Омонии, довольно убогому району к северо-западу от Синтагмы, где проживал один человек, промышлявший весьма своеобразным ремеслом. Джэнсон быстро прошел по Стадиу мимо магазинчиков и кафе. Сначала его внимание привлекло даже не знакомое лицо, а просто лицо, которое опять слишком быстро отвернулось при его приближении. А может быть, ему просто начинает мерещиться? Джэнсон мысленно прокрутил увиденное. Небрежно одетый мужчина, прищурившись, якобы разглядывал дорожный указатель, но, увидев завернувшего за угол Джэнсона, тотчас же отвернулся к витрине магазина. Джэнсону показалась странной чрезмерная резкость его движений: так ведет себя неопытный агент, ведущий слежку, опасающийся дать объекту наблюдения возможность рассмотреть его вблизи.
К этому времени Джэнсон стал уже сверхчувствительным к окружающей обстановке. Пройдя квартал, он обратил внимание на женщину на противоположной стороне улицы, вроде бы изучавшую витрину ювелирного магазина; но опять же что-то здесь было не так. Яростные лучи солнца, падая на стекло под косым углом, превращали его в настоящее зеркало. Если бы женщина действительно пыталась разглядеть выставленные на витрине браслеты и колье, она встала бы с противоположной стороны, спиной к солнцу, чтобы своей тенью вернуть стеклу прозрачность. Только что другой прохожий снял широкополую шляпу, чтобы загородить косые лучи солнца и взглянуть на витрину. Ну а если тебя интересует только то, что отражается в стекле?
Выработанные многолетней работой инстинкты подали сигнал тревоги. За ним следят. Задумавшись, Джэнсон вспомнил молодую парочку у цветочного магазина напротив отеля, упорно рассматривавшую огромную карту, скрывавшую их лица. Непомерно огромную. Большинство пеших туристов ограничивается маленькими карманными справочниками.
Проклятие, что происходит?
Джэнсон зашел на мясной рынок Омония, простиравшийся под сводами похожего на пещеру здания XIX века с чугунной решеткой у входа. За прилавками ровными рядами висели на крючьях громадные туши, напоминающие костюмы в химчистке. На россыпях колотого льда возвышались сверкающие горы внутренних органов: сердца, печени, желудки. Нерасчлененные говяжьи и свиные туши и неправдоподобно большие птицы стояли вплотную голова к хвосту, образуя гротескную живую изгородь из мяса и костей.