Директива Джэнсона
Шрифт:
Джэнсон затаился в конце дорожки. Когда «бизнесмен» поравнялся с ним, Джэнсон выпрыгнул из-за дерева, ткнув ему в лицо «вальтером», разбив зубы и кости. Брызнувшая изо рта кровь испачкала белую рубашку и светлый пиджак; бизнесмен выронил газету, и спрятанный в ней бесшумный пистолет звякнул о камни. Быстро отвернув лацкан пиджака, Джэнсон увидел маленький голубовато-черный кружок, такой же, как был у «художника».
Убрав «вальтер» за пояс, Джэнсон вытер с руки пятнышко крови. Его захлестнула какая-то слабость. За последние несколько дней он вернулся ко всему тому, что, как надеялся, навсегда оставил позади – к насилию, заговорам, смертельным играм, к тому, что
Есть ли еще кто-то, помимо этих двоих? Джэнсон больше никого не обнаружил, но твердой уверенности не было. Туристы-японцы? Возможно. Но маловероятно.
Придется пойти на риск.
Выйдя на дорожку, Джэнсон направился к Аггеру, который сидел на мраморной скамье, никак не в силах отдышаться.
– Пол! – воскликнул тот. – Слава богу. А то я уже начал беспокоиться, не случилось ли что с тобой.
– На Вас-София сплошная пробка. Я совсем забыл, какая там задница в это время дня.
Джэнсон решил, что главное пока не пугать Аггера. Он живет в мире проводов и клавиатур; подобная таинственная встреча выходит за рамки его обычного распорядка и, кроме того, является грубым нарушением правил. О любой попытке контакта, даже со стороны сотрудника или бывшего сотрудника любой из американских разведслужб, следовало немедленно докладывать начальству. Аггер нарушил правила уже тем, что согласился на эту встречу.
– Господи, прыгая из трамвая в трамвай, я все ломал голову: «Я что, стал шпионом?» – Бледная улыбка. – Можешь не отвечать. Слушай, Пол, я рад, что ты позвонил. В последнее время я начал о тебе беспокоиться – и серьезно. Ты не поверишь, какой грязью тебя поливают.
– Не принимай всерьез, старина, – заметил Джэнсон.
Похоже, спокойствие и уверенность Джэнсона передались и Аггеру.
– Но я не сомневаюсь, мы обязательно все распутаем. Что бы там ни было, я уверен, мы во всем разберемся. Предоставь этих вашингтонских бюрократов мне. Поверь, никто не поймет одного крючкотвора так, как другой крючкотвор.
Джэнсон рассмеялся, в основном ради Аггера.
– Кажется, впервые я почувствовал что-то неладное сегодня утром. Я шел по Стадиу, никого не трогал, и вдруг оказался в центре общего собрания всех служб безопасности нашего посольства. Я уже успел отвыкнуть от таких знаков внимания к своей особе.
– Понимаю, это полнейший бред, – сказал Аггер, – но говорят, что ты взялся за одну работенку, Пол. За такую, за какую тебе не следовало бы браться.
– И?
– Всем хочется узнать, для кого ты выполнил эту работу. Многим хочется узнать, почему ты за нее взялся. Кое-кто считает, на последний вопрос есть шестнадцать миллионов ответов.
– Боже всемогущий! Как только могли подумать такое обо мне? Я же величина известная.
Глаза у Аггера по-прежнему бегали.
– Мне ты можешь ни о чем не говорить. Послушай, у нас все просто взбесились. Но я не сомневаюсь, мы обязательно все уладим. Так, значит… – чуть ли не застенчиво добавил он, – это правда, что ты согласился на ту работу?
– Да, согласился – ради Петера Новака. Со мной связались его люди. Я был перед ним в долгу, в большом долгу. В любом случае, меня отрекомендовали. Госдеп.
– Видишь ли, все дело в том, что госдеп это отрицает.
– Что?
Аггер виновато пожал плечами.
– Государственный департамент все отрицает. И ЦРУ тоже. Если честно,
– Это же сумасшествие!
Аггер снова виновато пожал плечами.
– Любопытно, что ты употребил это слово. Нас предупредили, что ты, вероятно, сошел с ума, хотя в действительности фраза была гораздо мудренее. «Диссоциативное расстройство. Посттравматическая абреакция. [22]
22
Абреакция – освобождение от напряжения при помощи проигрывания конфликтных ситуаций.
– Аггер, я на тебя произвожу впечатление сумасшедшего?
– Ну конечно же, нет, – торопливо заверил его Аггер. – Конечно, нет. – Последовало неловкое молчание. – Но послушай, нам ведь хорошо известно, через что тебе пришлось пройти. Столько месяцев мучений в плену у вьетконговцев. Я хочу сказать, господи, побои, голод – все это не могло не сказаться на тебе. Рано или поздно это дало свои последствия. Боже, что с тобой сделали… – Помолчав, он добавил совсем тихо: – Не говоря о том, что сделал ты.
У Джэнсона по спине пробежал холодок.
– Нельсон, о чем ты?
– Я только хочу сказать, что многие беспокоятся за тебя, и эти люди занимают не последнее место в разведке.
Неужели его действительно считают сумасшедшим? Если так, ему не позволят разгуливать на свободе. У него в голове осталось столько информации, к которой он имел доступ в качестве сотрудника Отдела консульских операций, – доскональное знание внутреннего порядка, осведомителей, агентурных сетей, продолжающих действовать. Утечка секретных сведений уничтожит годы работы; этого нельзя допустить любыми средствами. Джэнсону были знакомы официальные рассуждения в подобных случаях.
Несмотря на яркое солнце, жгущее своими лучами открытую площадку на вершине холма, Джэнсон внезапно почувствовал озноб.
Аггер неуютно заерзал.
– Я не очень-то разбираюсь в таких вещах. Говорят, ты остался внешне спокойным, рассудительным, выдержанным. Впрочем, неважно, в порядке ли твоя голова – перед шестнадцатью миллионами устоять очень непросто. Но это я уже говорю от себя.
– У меня нет абсолютно никакого объяснения насчет денег, – признался Джэнсон. – Быть может, Фонд Свободы расплатился со мной таким эксцентричным способом. Вопрос о денежной компенсации упоминался. Но подробно не обсуждался, никаких сумм не называлось. Послушай, мной двигали совсем не деньги. Для меня это был долг чести. И ты знаешь почему.
– Пол, друг мой, я как раз хочу выяснить все недоразумения и уверен, так оно и будет. Я тебе помогу. Сделаю все, что в моих силах, – ты это знаешь. Но ты должен мне помочь, прояснить кое-какие подробности. Когда люди Новака впервые связались с тобой?
– В понедельник. Через сорок восемь часов после похищения Новака.
– А когда на твой счет были переведены первые восемь миллионов?
– К чему ты клонишь?
– Они были переведены еще до того, как люди из Фонда Свободы попытались с тобой связаться. До того, как поняли, что ты согласишься. До того, как выяснили, что Новака придется освобождать силой. Тут какая-то неувязка.