Диско 2000
Шрифт:
— Если только вы его зададите.
— Допустим все, что сказал мне Бахус, было правдой, тогда как же я оказался на фиктивной вечеринке вместо настоящей?
— Фиктивной? Кто сказал, что мы фиктивные? Это вам кто-то небылиц наплел! Вот это, по-вашему, фиктивно? — Мартовский Заяц наклонил голову и дал мне потрогать свое длинное плюшевое ухо.
— Нет, — вынужден был признать я. — Отнюдь…
— А несчастная Соня? Если бы мы были фиктивны, как вы фиктивно утверждаете, разве смогла бы она есть конфетти в вашем кармане, чем она
Забеспокоившись, я посмотрел вниз. Хотя глаза ее были закрыты, Соня каким-то образом залезла ко мне в карман, прогрызла дыру в сумке-хранилище конфетти, и теперь набила ими пасть.
— Эй! — я вскочил на ноги, скинув Соню на землю. Она лежала на спине, апатично двигая челюстями. Вдруг Безумный Шляпник со страшной силой выкрутил мне руки.
— Нельзя так обращаться с тем, кого вы только что отравили!
— Отрубить ему голову!
Появилась Королева со своим двором. Меня почему-то порадовало, что у их карточных фигурок имелось слегка выступающее третье измерение. Это придавало происходящему некоторую благовидность.
Палач в маске двинулся в мою сторону. В руке он держал не топор, а нож для масла, взятый со стола.
— Мне так жаль, что мы сейчас не сможем пожениться, — сказала Королева. — Но я не могу выйти за убийцу, пока он не заплатит за свои преступления смертью.
Я почувствовал, как сталь ножа коснулась моего горла. Резко дернувшись вперед, я взгромоздил Безумного Шляпника себе на плечи. Он летал между карточных фигур, внося сумятицу в их ряды. Я достал рог Бахуса и поднес его к губам. Слышу — Мартовский Заяц кричит:
— Великолепно! Фанфары по случаю собственного обезглавливания…
А потом я исчез.
В неровном свете двух развеивающих сумерки факелов я увидел вывеску над дверью мраморного особняка, гласившую:
если раб, без приказания господского выйдет за ворота, то получит сто ударов
— А, латынь, — послышался сонный голос с моих колен. — Как же мне хочется читать на этом прекрасном языке! К несчастью, в школьные годы у меня развилась привычка засыпать, как только Учитель начинал декламировать Цезаря. И до сих пор, какая-нибудь Крошка Вилли Винки немедленно погружает меня в сонное царство.
Соня, стоявшая на задних лапках, начала облизывать ладонь и водить ей по круглому, не намазанному маслом ушку.
Я не верил своим глазам.
— Что вы здесь делаете?
— Как что, привожу себя в порядок. Меня определенно мазали сырыми чайными листьями! Прошу прощения, если я вас смущаю. А что, там, откуда вы пришли, считается неучтивым прихорашиваться на публике?
Волшебное конфетти Бахуса определенно работало, как и было обещано. Я надеялся, что все связанное с Безумным Чаепитием осталось далеко позади. Было понятно, однако, что с Соней мы связаны теперь навечно.
— А где латынь-то? — спросил я.
— Как где, на вывеске, где ж еще?
— Это английский.
— Прошу прощения. Я англичанка,
Я оттянул завязку и приподнял шляпу, не снимая ее. Надпись была на латыни. Я снова надел шляпу. Надпись была на английском.
— Ах, черт побери…
Моя плачевная участь предстала вдруг передо мной во всем своем великолепии. Затянувшийся хмель перегорел в моих венах быстрее пороха, и я ощутил неимоверную тяжесть, приклонившую меня к земле.
Я был проклят.
Я больше никогда не попаду в свою родную эру, разве что мимоходом. Это подтверждает вьющаяся во времени и пространстве стезя моих перевоплощений с помощью рога. И преходящая сущность вечеринок, в которые я вынужден был вживаться, уверяла в том, что эти беспорядочные перемещения я буду совершать постоянно. Сколько в среднем длится пирушка? Восемь часов? Ну, положим, день. Мне пришло в голову, что засиживаться до конца вечеринки для меня теперь так же убийственно, как и пытаться покинуть ее пределы в самом разгаре. Нет, как только вечеринка начинает закругляться, при первом же «уже поздно, нам пора, было очень весело» я должен затрубить в трубу и исчезнуть.
Терпеть не могу тусовки! А теперь я был обречен провести за посещением тусовок весь остаток своего чудовищного существования. Летучий Голландец в светском круговороте. Я предпочел быструю и относительно безболезненную — хотя и грязную смерть — жизни среди канапе и коктейлей, крошечных, утыканных зубочистками хот-догов и пустопорожней болтовни, вульгарных студенческих склок и скучных трапез в Белом Доме, между открытиями галерей и празднованиями бармицвы.
Я развернулся и побежал прочь. Насколько может быть тягостна вечная участь новой звезды!
Услышав приближающиеся голоса, я остановился. Я забыл о том, что существуют другие люди. Моя кровавая смерть непременно унесла бы тысячи невинных. Я-то был вполне согласен уйти, а вот становиться орудием массового уничтожения не хотелось.
Проклятый Бахус!
— Ой, — зевнула Соня, — эта латынь хороша как ромовый пунш, которым вымываешь из глаз песчинки.
Уже привычная близость Сони почему-то принесла вдруг успокоение в виду надвигающихся незнакомцев, и я попытался разбудить ее.
— Нет, не спите, не спите!
— Боюсь… что это… не в моих…. силах…
Свернувшись в клубок, Соня наполнила воздух своим грызуньим храпом. Я быстренько схватил ее и вновь шагнул в полумрак, моля бога, чтобы не пересечь невидимую границу тусовки.
Хорошо это или плохо, но взрыва не произошло.
Шумные визитеры поднялись на широкое крыльцо с колоннами перед дверью особняка. На всех были роскошные цветные подпоясанные тоги, кроме рабов, одетых более грубо и единообразно. Граждане же, явно пьянствовавшие уже какое-то время, напоминали паруса триер под порывом ветра.