Диско 2000
Шрифт:
Происходящее, однако, не оправдывало моих ожиданий. Если это низшая точка легендарного упадка Рима, то двадцатый век даст ему сто очков вперед. Собравшихся интересовало, кажется, только поглощение разнообразных яств да пересуды. (Квартилла проводила время в компании самых завзятых обжор за отвратительным состязанием по обмыванию косточек, раскатыванию губок и облизыванию пальцев). Короче, в клубе «Ротари» я видел более безумные трапезы. Напряжение возросло до предела, когда разгорелась ссора между супругами. Она кинула в него тарелкой, он наклонился, и тарелка чуть не попала в
— Ты, сучка!
— Подонок!
Тут вмешался Тримальхион.
— Юлий и Мелисса, как мне жаль! Это была оригинальная коринфская тарелка!
— Прощу прощения, Тримальхион. Но ему поделом. Я застала его в уборной с этой блядью Унотэей!
Певцы пели («Это песенка Асафетиды, дружище», — сообщила мне Квартилла), плясуны плясали, а фокусники фокусничали. После блюда, являвшего собой зажаренного целиком кабана, фаршированного живыми дроздами, на сцену вылезли двое растрепанных крикливых шутов.
— Меня зовут Хайга, а моего приятеля зовут Хатта.
— Он лживый фракиец!
— Ну почему ты так несправедлив, Хатта?
— Ты сказал, меня зовут Хатта.
— А тебя разве не так зовут?
— Ну конечно, так!
— Тогда в чем дело?
— Мое имя это совсем не то, как меня зовут.
— Ах, вот оно что. И как же тебя зовут?
— Буян!
Публика рукоплескала.
— Парадокс, достойный Зенона! — польстил Тримальхион, бросая актерам несколько монет. На протяжении всего вечера я выдерживал поистине неослабевающий шквал свирепых взглядов и рыканья Эрмероса, которого явно не устраивала моя близость к Квартилле. Любое ее движение в мою сторону буквально доводило его до безумия. Несколько раз я уже был готов отразить атаку, которую он, к счастью, так не разу и не довел до конца, удерживаемый, вероятно, соседями по столу.
Алкогольно-пищевой вихрь не утихал всю ночь. Каждое блюдо, о котором с вульгарным упоением возвещал Тримальхион, казалось еще изысканнее предыдущего. Я пил мед чашку за чашкой, пока зрение и слух не начали сдавать, как и функции нервной системы, из-за которой я потерял — потеряю — работу две тысячи лет спустя.
Я почему-то решил, что было бы здорово преклонить голову на колени Квартиллы и заснуть — и не важно, как на это посмотрит Эрмерос. Но эта идиотская шляпа. Я снял ее и надел на голову Соне, чтоб не потерялась. Болтовня превратилась в бессмысленное бурчание, погрузившее меня в туманную дрему…
Я очнулся от вопля Сони. На столе стояло последнее подношение кухни Тримальхиона — маленькие грызуны в засахаренной глазури — они были раз в десять меньше моей Сони, являясь точной ее копией во всем остальном.
Соня забормотала на латыни. Я снял с нее шляпу и надел на себя. Теперь я понимал и ее английский, и латынь всех остальных.
— Какой сейчас месяц? Какой сейчас месяц? — вопрошала Соня.
— Как какой, сейчас месяц квинтилий, — неуверенно ответила Квартилла на мой вопрос.
Я передал Соне.
— Но ведь он не заканчивается на «О», — запричитала она. — Ах, как же они могли так жестоко обойтись с моими кузенами, даже не дождавшись октября!
— Октябрь тоже не заканчивается на «О».
— Он хотя бы с него начинается!
Когда мы с Соней заговорили, все в комнате притихли. Некоторые показывали мне рожки, от сглаза. Тишину нарушил нетвердо стоявший на ногах Эрмерос.
— Это колдун, злой колдун! Иначе как такой ханурик мог очаровать жрицу? Его нужно убить, чтоб освободить ее! — Эрмерос достал меч и грозно двинулся в мою сторону.
Я полез за пакетиком волшебного конфетти, достал его, умудрившись высыпать чуть-чуть на Квартиллу — через дырочку, которую прогрызла Соня. Потом поднес ко рту рог.
— Он собрался призвать на помощь духов! — завопил Эрмерос, и неуклюже навалился
на наше ложе. Хорошенько дунув в праздничный рог, я увидел, что один кружочек конфетти упал с плеча Квартиллы на Эрмероса.
Вот дерьмо-то, подумал я.
После масляных светильников Тримальхиона свет солнца казался таким ослепительным, что в первый момент я ничего не увидел. Я надеялся только, что Эрмерос — если он, в самом деле, отправился с нами — испытывает те же неудобства.
Не почувствовав вонзающегося в мои ослабелые кишки меча, я предположил, что злобный солдафон щурится и трет глаза так же яростно как и я. Когда, наконец, я обрел зрение, откуда-то неподалеку раздался отчетливый звук электрогитары, а по другим привычным звукам я заключил, что мимо нашей компашки двигаются неиссякаемые потоки людей.
Я, наконец, прозрел.
Квартилла кружилась на месте, открыв рот от удивления. Эрмерос неуклюже возил рукой по своей недоверчивой обезьяньей физиономии, клинок его был воткнут в землю. Соня беззаботно почивала у меня на ноге, забыв о печальной участи своих кузенов. Мы оказались в каком-то современном городе, у ворот парка. Толпы людей, в основном молодежи, шли мимо нас и опускались на траву. Кто-то, проходя мимо, швырнул в урну газету, и я подобрал ее. Это была «Сан-Франциско Оракл». Набранный крупными буквами заголовок гласил: Сегодня первый всенародный БИ-ИН!
Это был 1967 год, через десять лет я родился — или рожусь. Лето Любви.
Квартилла прекратила кружиться и с улыбкой уставилась на меня.
— Лаврентиус, это же великолепно! Ты перенес нас в свою подземную обитель!
— Да, почти, плюс минус пара десятилетий и ширина континента.
— Не думала я, что в царстве Плутона так чудесно! Вот расскажу Альбуции о своих похождениях!
Я мгновенно раскаялся, что вытащил бедняжку из ее родного времени и пространства. Что заставило меня надолго оторвать ее от дома, как не жажда приятной компании? И как же ей признаться в том, что я натворил?
— Да, видишь ли, Квартилла — бля-а-а!
Клинок Эрмероса коснулся моего горла. Растерянно сглотнув, я ощутил сталь в нескольких микрометрах от кадыка.
— Ты, демон! — прошипел солдафон. — Мерзкий демон! Немедленно верни нас в Рим, или я проткну тебя насквозь!
— Послушай меня, Эрмерос, это не так просто, как тебе кажется…
Он надавил.
— Никаких оправданий! Быстро!
— Не могу!
У Эрмероса на спине, похоже, таились такие же кнопочки, как у Энн Мари. Недовольство на его лице мгновенно сменилась бешеной яростью.