Дитя мрака
Шрифт:
Он открыл окно, вдохнул морозный воздух и во все горло крикнул в пространство меж спящими зданиями:
— Вот оно!
Там канализационный люк.
С чепухой покончено.
Выход в реальность.
Нет больше бессмысленных ночей, нет окаянного завтра.
Спуск в подземный мир.
Он снова закричал, в эту треклятую минуту расследование приняло новый оборот, высветило то, ради чего полицейскому стоит жить.
Спальный мешок пах Лео, и от этого она чувствовала себя еще более одиноко. Ей не нужен его запах,
Дальше в папке лежала пачка документов, в которых ничего интересного не нашлось. Следователи разыскали и допросили немногочисленных близких друзей девочки. Безрезультатно. Говорили с учителями и одноклассниками. Безрезультатно. Конфисковали ее компьютер, проверили чат-страницы, установили ее контакты. Безрезультатно. Кроме того, на начальном этапе расследования ей тридцать два раза звонили на мобильный телефон, номер был либо недоступен, либо не отвечал. Гренс улыбнулся. Они всегда так делают, у людей с мобильниками нервы слабоваты, им постоянно требуются доказательства собственного существования, но в конце концов любопытство пересиливает, и они отвечают на звонок, совершая ошибку, так бывало со многими.
— У тебя есть время?
Он не слышал, как она вошла.
— Ты все еще здесь?
— А что?
— Иди домой.
— Я хочу, чтобы ты кое на что взглянул. Автобус. Я выследила его.
Эверт Гренс покачал головой:
— Не сейчас.
— А когда?
— Я твой начальник, Херманссон. Я тут приказываю. Иди домой.
— Когда?
— Через час. Не раньше.
Гренс проводил ее взглядом, он словно бы гордился ее яростным упрямством.
Еще несколько документов.
Копия заявления для разыскной базы. Копия для объявления общенационального розыска. Еще одна копия — приметы девочки для всех патрульных автомобилей в городе.
Он отложил их в сторону, перелистал оставшиеся бумаги.
Двенадцать газетных вырезок.
Эверт Гренс СМИ не любил и от журналистов держался как можно дальше, но знал, что в расследованиях бывают случаи, когда не остается выбора, когда, например, к некой новости привлечено внимание общественности. Сверху лежали два больших репортажа из бесплатных газет, распространяемых в центре Стокгольма. «Четырнадцатилетняя девочка бесследно пропала» — гласила первая полоса двухполосного новостного издания. Затем несколько коротких заметок из крупных утренних газет: «Девочка объявлена пропавшей». Заметки из общенациональных вечерних выпусков: «Янника, 14 лет, пропала». Шрифт пожирнее, фото покрупнее, текст все тот же, информация, которой Гренс уже располагал.
Он водил пальцем по строчкам, задерживался на фотографиях.
Везде все те же школьные фотографии. Застывшая улыбка в объектив на фоне синего задника. Выглядела она, вероятно, как все. Длинные темные волосы, аккуратно причесанные, ведь она знала, что одноклассники будут рассматривать снимки. Ресницы подкрашены черной тушью. Подростковые прыщи скрыты под толстым слоем пудры. Рот, несмотря на улыбку, кричит о незащищенности.
В вечерних газетах по нескольку фотографий, нечетких, с подписью: «Из семейного архива».
Янника Педерсен у себя в комнате, на кровати, с подругами по обе стороны, нарядные, будто на праздник. Янника Педерсен в толпе публики перед сценой на концерте артистов, о которых Гренс никогда не слыхал. Вот снимок с рождественского вечера, а вот — с Иванова дня. Все счастливы — такие мгновения заставляют человека достать фотокамеру и запечатлеть эту радость.
Он поправил очки.
Ее лицо, он всматривается в него, подносит к глазам.
На каждом фото в ее глазах словно бы сквозит печаль. Легкая дымка между ней и фотографом, которую объектив не может преодолеть.
Мгновения радости.
Минуту Эверт Гренс сидел неподвижно, с помятыми газетными вырезками в руке.
Но тебе никогда не было радостно.
Она расстегнула молнию, выбралась из его спального мешка. Ей было жарко, спина и живот вспотели, она немного поспала, опять видела во сне маму, и папу, и тот день, когда папа уезжал и она помогала носить ящики с фотоальбомами и книгами, ящики были тяжелые, под конец она не могла их поднимать, просто ушла. Она села, опять закурила, опять следила за очагом, который по-прежнему горел хорошо, дров можно не подкладывать по меньшей мере час.
Она не находила себе места. От ожидания.
Куда от него денешься?
Его рюкзак стоял у стены. Надо бы помочь ему, чтобы время не тянулось так долго. Она открыла рюкзак.
Трубные клещи, домкрат, молоток, несколько отверток. Она выложила инструменты на пол возле его матраса. На дне три цилиндра, металлические, как обычно, довольно тяжелые.
Она села в красное кожаное кресло, с напильником в одной руке и одним из цилиндров-контейнеров в другой.
Начала с силой водить по нему напильником.
Много времени уйдет, пока откроешь, но она слышала, как внутри гремят универсальные ключи, а времени у нее сколько угодно, она сделает это ради него, она знает, он будет рад.
Эверт Гренс сложил газетные вырезки в папку, побарабанил пальцами по столу, взялся за другую папку, значительно тоньше.
Предварительное расследование, начатое четырнадцать часов назад, когда в больничном кульверте обнаружили мертвую женщину.
Мать пропавшей Янники Педерсен.
Он открыл папку, вытащил пластиковый файл, лежавший сверху, десятистраничный отчет Нильса Крантца, единственная новая информация. Версия криминалиста, описание больничного кульверта. Гренс сам провел там почти все утро, пытался составить себе целостную картину. Все эти детали, их не всегда заметишь, но зачастую они способны изменить или усилить впечатление. Он читал тысячи таких отчетов, и этот не особенно отличался от остальных.
Вдоль северной стены стояли восемь коек.
Фотографии нечеткие, как всегда, текст, как всегда, унылый, сухой, Крантц и его коллеги — люди аккуратные, профессионалы, он полагался на них, но от искусства они далеки.
Фото 9. Тело ориентировано головой в направлении восточной части больницы.
Фото 14. Согласно матерчатой этикетке, пришитой к воротнику, куртка женщины изготовлена из нейлона на хлопчатобумажной основе. Этикетка, как видно слева на снимке, частью покрыта свернувшейся кровью группы В RhD+.