Дитя мрака
Шрифт:
Светлело, короткий зимний день вступал в свои права, пока Гренс обследовал еще шесть нанесенных на карту хранилищ, проверял самые обыкновенные подъезды, игнорируя подозрительные взгляды жильцов. Четыре замурованных металлических контейнера были в целости и сохранности. Пятый пуст, но опустошен давно. Зато шестой взломан недавно, крупные обломки фасада валялись на земле и на всех ступеньках лестницы.
Гренс вспомнил про домкрат и аппарат высокого давления, которые Крантц показывал ему в больничной мастерской.
Этот цилиндр преступник выбил взрывом.
Здорово
За годы работы комиссаром криминальной полиции в центре Стокгольма Эверту Гренсу уже приходилось иметь дело как с безумцами, которые контролировали универсальные ключи от королевского замка, так и с взрывниками, которые взламывали двери и, вместо того чтобы зарывать трупы, иной раз оставляли их прямо в больничном морге. Случайная власть, тоже украденная из неохраняемых хранилищ, где спрятаны ключи от общественных зданий.
Но никто из них не представлял себе общей картины.
Они так и не поняли, что система, действующая в пределах квартала, действует по всему Стокгольму, по всей Швеции и что тот, кто ею владеет, имеет реальную власть: разместив десяток взрывных устройств возле десятка запертых дверей, ведущих к телекоммуникационным и электроэнергетическим узлам, можно в принципе парализовать нацию.
Но и этот человек ничего такого не делал.
Гренс был убежден.
Как и другие, он мелкий воришка, обнаруживший несколько контейнеров в ближайших окрестностях, ему было довольно и того, что он с их помощью выживал.
Это ты стоял в центре каждого кружка, вычерченного следователями.
Это ты принимал звонки с ее телефона, когда она пропадала.
Гренс уже не улыбался, он смеялся, достаточно громко, чтобы двое прохожих оглянулись и покачали головой. Он даже нагнулся, слепил большой снежок и подбросил его в воздух.
Человек, искромсавший тело Лиз Педерсен, находился у него под ногами.
Он там жил, на глубине пятнадцати-двадцати метров.
Гренс опять рассмеялся, слепил еще один снежок и метнул подальше. Новый звонок Крантцу насчет отпечатков у входа, новый звонок в дежурную часть насчет высылки патруля к месту преступления. Потом он зашагал в сторону Крунуберга, ему больше не нужны опустошенные тайники, он узнал все, что хотел.
Если она жива.
Если она жива, то живет прямо под ногами людей, расследующих ее исчезновение, под асфальтом в окрестностях полицейского управления, уже более двух с половиной лет.
Я спущусь к тебе.
К вам.
Я отправлюсь в тот мир, где вы чувствуете себя защищенными.
Голос учительницы эхом отдавался среди обсыпанных снегом курток на деревянных крючках в пустом коридоре.
Она умерла. Я знаю.
Свен Сундквист попытался отогнать ощущение, что его вопросы бередили забытые раны. Он шел по заледенелому двору в следующее здание, побольше, где занимались старшие ученики. С любопытством заглядывал в открытые классные комнаты, видел пятнадцатилетних подростков с ручками и тетрадями на столах, и ему нравились эти новые веяния, не то что в его время: в ту пору двери всегда закрывали, а учителя упорно не желали привлекать к себе внимания.
В учительской его угостили крепким кофе, правда не очень свежим, Свен все-таки выпил его, пока молодой человек в джинсах и куртке рассказывал, что был классным руководителем Янники Педерсен, как раз когда она пропала, и что вообще не знал и не видал ту исполнительную и неприметную ученицу, о которой говорила учительница.
Он имел дело с совсем другой девочкой, — придя сюда в седьмой класс, она держалась вызывающе, заигрывала даже с ним, человеком намного старше себя. Но он тогда решил, что это просто стремление юной женщины испробовать свои чары на том, что наверняка безопасно, вроде увлеченности певцами, которые смотрели с афиш, развешанных в комнатах у всех девчонок, вроде любви на расстоянии, не требующей ни физической близости, ни ответного чувства.
Свен Сундквист слушал, откинувшись на спинку коричневого кожаного дивана, который до сих пор пах временами, когда разрешалось курить в помещении. На миг он словно бы опять стал маленьким и оказался в таком месте, где никогда не бывал, в мире самовластных взрослых, и вызов сюда, в учительскую, всегда был связан с неприятными ощущениями.
Учитель в джинсах и куртке предложил еще кофе, сел рядом со Свеном, явно взволнованный, после стольких лет вопросы полицейского разбередили воспоминания, причинили боль. Он долго говорил об ученице, которая, пока была здесь, отнимала у него время и силы, когда впадала в безучастную отрешенность, а на школьном дворе, в коридорах и даже в классе не раз демонстрировала свои шашни с взрослыми мужчинами. Она носила короткие юбки, и рваные сетчатые колготки взывали о помощи, но он не мог ей помочь.
Под конец она изменилась.
Перед тем как пропала.
Учитель встал, убедился, что они одни в комнате.
От нее вдруг стало пахнуть.
Она стала грязной, немытой.
Всего за несколько недель девочка, которая хотела нравиться, опустилась, словно желая оттолкнуть всех от себя.
Школьный двор был пуст, когда Свен Сундквист закрыл дверь, поблагодарив учителя, поделившегося с ним мыслями о девочке, в которой так и не разобрался, но которую помнил лучше, чем других. Направляясь к машине, он размышлял о девочке, бродившей когда-то по этому двору; ей отчаянно хотелось быть замеченной, а ее не замечали, и потому она сбежала, и никто ее не искал, заинтересовались ею только два с половиной года спустя, и не ради нее самой, а в связи с расследованием убийства. Он откашлялся и сперва проглотил то, что двигало им самим, полицией и обществом, а потом стыд, комком застрявший в горле.
Всегда одинаково странно ходить по дому умершего человека.
Кто-то вымыл винные бокалы, стоявшие на столе, заправил постель на широкой кровати, занимавшей большую часть спальни, повесил на вешалку синее зимнее пальто, убрал грязное белье в пластмассовый бак за занавеской ванной комнаты. Кто-то запер утром входную дверь, не подозревая, что сделал это в последний раз.
Эверт Гренс никогда не разговаривал с Лиз Педерсен, никогда не видел ее при жизни.
Сейчас он находился в ее квартире.