Дитя мрака
Шрифт:
Молодой прокурор покачал головой, снова улыбнулся.
— Слушай, Гренс, такие разрешения не в моей компетенции. Это прерогатива начальника губернской полиции.
На столе у Гренса лежало тридцать два незавершенных дела. А несколько часов назад появились тридцать третье — выброшенные дети — и тридцать четвертое, когда на больничной койке в кульверте обнаружили женщину.
— Черт побери, Огестам! Мы теряем время!
Он чувствовал перенапряжение еще до того, как единственный человек, которому он полностью
— Мы знаем, убийца той женщины находится там!
Он и в других обстоятельствах не очень-то умел контролировать свой гнев.
— Мы знаем, ее дочь, пропавшая более двух лет назад, находится там!
Но сейчас, когда он кричал и бил кулаком по стенам кабинета помощника главного прокурора, собственная ярость напугала его. Анни, без сознания, с трубкой дыхательного аппарата во рту, Лиз Педерсен с объеденным лицом, пустая квартира, одинокие ночи на диване в полицейском управлении — все это вихрем металось в мозгу, он чувствовал, как кружится голова, как слабеют ноги, потом его обдало жаром, пот ручьем потек по спине.
Он сел на стул, который раньше упорно не замечал, подождал, в конце концов головокружение прекратилось, и он снова почувствовал собственные руки.
— Мы знаем?
Гренс сглотнул:
— Я знаю.
Комиссар размотал длинную цепочку улик, которая вела прямиком в подземелья. Отпечатки пальцев одного и того же человека, зафиксированные на теле убитой женщины, и в местах проникновения в семи разных общественных зданиях, и сегодня утром у двух подъездов с опустошенными хранилищами универсальных ключей.
— Кроме того, Огестам, они есть на лестницах колодцев, ведущих в систему туннелей вокруг всей Фридхемсплан. Под обычными чугунными крышками канализационных люков посреди асфальта.
Страх, от которого кружилась голова, исчез.
— Таким образом, наш убийца прямо под нами! — Гренс вновь смог подняться. — Он ходит как раз под полицейским управлением. Черт побери, Огестам! Под полицейским управлением!
Гренс расхаживал по кабинету, он был везде, его крупное тело занимало все свободное пространство. В конце концов прокурор устало откинулся на спинку стула, пусть агрессия уляжется.
— У тебя все?
Комиссар продолжал кружить по кабинету, не зная, куда податься, и не чувствуя желания продолжать разговор.
— Ты звонил мне в полтретьего ночи. В половине седьмого ты был в больнице Святого Георгия, наблюдал за осмотром еще одного места преступления. Близится время обеда, а ты уже провел обыск в квартире убитой. Гренс… когда ты, собственно, спал последний раз?
— Не твое дело.
— Кроме того, у тебя личные…
— Я, кажется, ясно сказал: тебя это не касается.
Ларс Огестам положил ладони на письменный стол, опустил локти, не сводя глаз с человека, который никак не мог успокоиться.
— Ты выбит из колеи, Эверт. Тебе необходимо поспать. Иди. А я попробую тебе помочь.
Болел затылок, от плеч до того места, где когда-то была кромка волос. Если бы он сейчас осторожно оторвал голову от высоковатого диванного подлокотника и, как обычно, скатился на пол, боль наверняка бы немного отпустила, не отдавала бы так сильно в спину, лоб и темя.
Но Эверт Гренс ложиться не собирался. Времени не было. Вдобавок поспать ему советовал Ларс Огестам. А когда он ушел из прокуратуры и добрался до Крунуберга и собственного кабинета, на письменном столе трезвонил телефон. Он не ответил, и тогда зазвонил мобильник во внутреннем кармане куртки. Комиссар опять не ответил, и опять зазвонил стационарный телефон на столе. В конце концов он, совершенно без сил, снял трубку и услышал голос медсестры из Софиахеммет:
— Ее состояние несколько изменилось.
Он не ответил, не пошевелился.
— К лучшему.
Анни впервые за сутки начала дышать самостоятельно. Аппарат искусственной вентиляции легких отключили. Мощная доза антибиотика подействовала и уже уничтожала опасные бактерии.
Он не особенно обрадовался. Не так, как должен бы. Чувствовал только безумную усталость, медленно прошел к дивану, лег на потертую обивку, свернулся калачиком, неловко положив голову на подлокотник, и уснул, не успев поймать ни единой мысли.
— Ты искал меня.
Вот что его разбудило. Голос. На пороге стояла Херманссон.
— Ты оставил сообщение. Я не сообразила, что ты спишь. Могу…
— Я не сплю.
Он таки скатился на пол и теперь, став на колени и упершись руками в край дивана, поднял на ноги свое грузное тело. Херманссон смотрела в усталые глаза, вспоминала ночной разговор, когда он решился открыться.
— Как она?
— Кто?
— Анни.
— И ты туда же? Тебя это не касается.
Он танцевал с ней в кафе. Ни свет ни заря заставил ее двигаться в тесном пространстве между музыкальным автоматом и сервировочным столиком. Белая рубашка под кожаной коричневой портупеей, такой же старой, как и обивка дивана.
— Я звонил, потому что хотел быть в курсе. Хотел узнать о детях, о твоем расследовании.
Она тоже не спала ночь. Пыталась прилечь утром на минутку, пошла домой, в квартиру на западе Кунгсхольма, чувствовала, как тело требует отдыха, но из головы не шел визит в Викшё, ужин, закончившийся приступом на полу в кухне.
— Эти дети уже развалины. Поведение и реакции как у конченых наркоманов.
Она описала, как они боялись сесть за накрытый стол, как случился припадок эпилепсии и как привычно им, судя по всему, видеть товарища, потерявшего над собой контроль.