Дмитрий Донской. Искупление
Шрифт:
"Повинен ли я, боже? — думал в этот час и Елизар. — Еже помутнён разум мой, то рука сатаны, еже спроста заблудилось ягня твоё, надоумь, сохрани и помилуй..." Но, обращаясь к богу, Елизар думал и о том, как он приедет в Москву. Он знал, что там всей и родни у него — сестра. В прежние годы сговорена была замуж за кузнеца-бронника Лагуту. А живы ли они? Был ещё брат во Пскове, но за эти годы и он мог сгинуть от немецких напастей или междоусобиц княжеских...
— Эх, мати родная! — махнул Елизар рукой и оглянулся: с востока на степную сторону текла заря.
2
Кровавой зарей осенило ордынскую сторону, текла та заря, ширилась, расточая густоту свою, и тихо стыла на краю холодного русского неба, невольно напоминая об иных зорях, исполненных страха и горя людского. То было не зарево пожара, не страшные отсветы сонмища вражьих костров, а заря. Она пришла как исцеление от долгих ночных дум, мягко влилась в резное оконце терема, перетакнулась со скорбным светом лампады и позвала к себе пречистой багряницей рождённого дня, неизречённой радостью бытия.
Дмитрий, великий князь Московский [4] , будто от камня оторвал голову от пухового взголовья и, чувствуя неприятную тяжесть во всём теле от бессонницы, осторожно высунулся из-под беличьего одеяла. Евдокия [5] не проснулась. Правда, в этот час он заботился не о ней, а о сущем младенце Данииле, которого жена пристрастилась класть с собой, да и как тут укоришь: первенец. Князёнок был ещё мал и в своём запазушном возрасте то и дело подмачивал родителям бока. С вечера он накричался, наломал руки и кормилице, и княгине, и вот теперь она спит крепко, но по опыту он знал, что стоит только шевельнуться ребёнку — мать встрепенётся, кошке подобно... Он призадёрнул шёлковый полог — пусть поспят — и направился через отворенную дверь в соседнюю, крестовую палату навстречу зоревому свету. Босые ноги ступали по толстому половику, ражему в своём многоцветье, покрывавшему разом две широченные половицы терема. Такие половики любил отец, князь Иван [6] , и Дмитрию по душе были они, выбитые вальками притеремных баб-портомойниц на Москве-реке, такие половики мягкие, послушные, пахнут привольем подмосковного поля, сравнятся ли с ними ковры немецкие?
4
Дмитрий, великий князь московский... — Дмитрий Донской (1350 — 1389), великий князь московский (1359) и владимирский (с 1362 г.), сын Ивана II. Возглавил вооружённую борьбу русского народа против монголо-татар. В Куликовской битве (1380) Дмитрий Донской проявил выдающийся полководческий талант, за что был прозван Донским. В княжение Дмитрия Донского Москва утвердила своё руководящее положение в русских землях. Дмитрий Донской впервые передал великое княжение Василию I без санкции Золотой Орды.
5
Евдокия — дочь князя суздальского Дмитрия Константиновича, жена Дмитрия Донского, вышла замуж в 1366 г.
6
...отец, князь Иван... — Иван II Иванович Красный (1326 — 1359), великий князь владимирский и московский (с 1353), второй сын Ивана I Даниловича Калиты, отец Дмитрия Донского. Продолжал объединение русских земель.
Дмитрий подошёл к оконцу, заслонив его широкой — в отца — спиной, и надолго приник к слюдяной соте. Там, внизу, за Москвой-рекой, за Великим лугом, был уже виден монастырь Иоанна-под-Бором и совсем близко, правее Рязанской дороги, темнело избами село Кадашево. Левее, за великим изгибом реки, завиднелся монастырь Андроньев, чуть ниже, к ордынской стороне, проступил на краю зари Рождественский... Между ними темнели слободы и небольшие сёла — ласточкины гнезда Примосковья. Смотреть в эту сторону было сейчас отрадно и удивительно: с ордынской стороны целы посады, сёла и слободы, а вот с полуношной мало что ныне уцелело — всю зиму чернели пепелища после нашествия Ольгерда [7] . Этот огонь, пришедший с литовской земли, смел сёла Сущёво, Напрудское, Кудрино, что на реке Пресне, Михайловское на Яузе... Подобно Батыю [8] , выжег Ольгерд Занеглименье — нежданно напал, подгадал, когда войско московского князя было далече, под началом брата, Владимира Серпуховского, — выжег всё в ту роковую неделю и утёк восвояси. Не решился ворог брать Кремль: не по копью пришлись новые белокаменные стены, да и войско Серпуховского [9] вот-вот могло прищемить ему хвост, так и утёк, нечестивец, упившись кровью христианской. И откуда нагрянула беда? С немецкой стороны! Разве ждёшь...
7
...после нашествия Ольгерда. — Ольгерд — великий князь литовский (1345 — 1377), сын Гедимина. Боролся за расширение Великого княжества Литовского, одержал победы над Тевтонским орденом (1348, 1370), Золотой Ордой (1363), присоединил часть западнорусских земель. В 1368— 1372 гг. Ольгерд поддерживал Тверское княжество против Москвы и совершил три неудачных похода на Москву (в 1368, 1370, 1372 гг.).
8
Подобно Батыю… — Батый (1208 — 1255) — монгольский хан, второй сын Джучи, внук Чингисхана. После смерти отца (1227) стал главой улуса Джучи, участвовал во всех главных походах татаро-монголов. Завоевал Русь в 1237 — 1240 гг., набег Батыя сопровождался массовым истреблением населения и уничтожением городов. По возвращении в 1243 г. из похода в Европу Батый обосновался на Нижней Волге, где возникло монгольское государство Золотая Орда. С именем Батыя связано основание столицы — г. Сарай-Бату (старый Сарай) на восточном берегу Волги...
9
Владимир Серпуховской... — Владимир Андреевич Храбрый (1353 — 1410) — удельный князь серпуховской и боровский, русский полководец. Способствовал укреплению Московского княжества; в Куликовской битве командовал засадным полком, решившим исход боя, за что получил прозвище «храбрый». Будучи двоюродным братом Дмитрия Донского, Владимир Андреевич получал треть доходов Москвы; его отношения с великими князьями регулировались договорами, устанавливавшими подчинённое положение Владимира Андреевича.
Но Дмитрий понимал, что не просто себя потешить да коней размять нагрянул Ольгерд. Он пришёл на Русь, дабы смести престол московского великого князя — возвеличилась и грозна стала Москва — и утвердить на старинном престоле Владимирском, главном престоле русских князей, зятя своего, тверского князя Михаила [10] , а заодно и прихватить порубежные северные земли русские. Вот она, привада-то волчья! Вот зачем восемь дней и ночей горели посады, Занеглименье, сёла, слободы... И чего ему, Ольгерду, не сидится? У самого житьё не сахарное: то с западной стороны грозят-то восходная сторона нет-нет да и помянет ему старые грехи. Вот и бьётся Ольгерд между коварным немецким орденом и заносистым Псковом. Не раз и не два псковская повольщина бросала соху и громила замки немецкие и литовские — кто попадёт под горячую псковскую руку... Вот и хотелось неуёмному Ольгерду, поседевшему в боях, — разом, поставить всех на место. Для того вошёл он в тайный сговор с Тверью и с Орден, но не так-то просто ныне сокрушить Москву.
10
...зятя своего, тверского князя Михаила... — Михаил Александрович (1333 — 1399), великий князь тверской (с 1368 г.); с помощью Литвы вёл безуспешную борьбу с князем Дмитрием за великое княжение владимирское, получал ярлыки в Золотой Орде, но победить московского князя не смог.
И всё же горько, было оттого, что вольны покуда недобрые соседи войти в его землю и чинить в ней погром. Горько!
Вчерашний день ездил Дмитрий с малою дружиною пасынков по сожжённым местам, и тесно было в груди, нехорошо... Доколе же, думалось, будет литься кровь на землю эту? И всё стояли в глазах те дни, когда выла Москва по убитым, по угнанным во полон, когда сносили во скудельницы [11] на платах да плащах-мятлях тела христианские. Жили в родстве, умерли безродными: кого вместе с семьёй побили, кого во полон увели, вот и хоронили в скудельницах за малую плату и без гробов от митрополита и от князя — так-то на Руси повелось... Но обиднее всего было Дмитрию, что и тут не обошлось без чёрной помощи тех же христиан: смоленский князь Святослав — то ли от трусости, то ли добычу почуя — пришёл вместе с Ольгердом, своих бил — вот она, погибель-то Руен!
11
Скудельница — сиротская (братская) могила.
"Доколе терпеть? Избудет ли сие?" — едва не вслух вырвалось у него. Прикусил губу, упёрся высоким чистым лбом в бревнину над оконцем, смял тёмную скобку волос, брошенную к правой брови, жарко дышал, хватая сосновый дух свежих брёвен и понемногу успокаиваясь. Но душа не желала покоя, да и сам он не мог отринуть гнев свой на смоленского князя, а с того перекинулся на рязанского Олега [12] . Он дивился порой его изворотливости и. ненавидел его тонкие лживые уста, бесстыжий, немигающий взгляд, уже в который раз клялся не доверять ему, хоть Рязань нет-нет да и выступала заодно с Москвою, и всё-таки... Было что-то затягивающее в этом сокрытом ото всех гневе на князей меньших, иные возлюбили прозывать себя тоже великими. Он не признавался себе, что любил иной раз разжигать в себе этот гнев на всех подряд, будто чётки: перебирал, — и новгородцам тут доставалось, и псковичам, и тем, коих недавно усмирил и привёл под крестное целование на верность Москве, — и всем. Вот и сейчас душа была обуяна гневом на князя Михаила Тверского, гневом и стыдом. Гневом потому, что Михаил после бегства Ольгерда из-под Москвы, не дождавшись желанной победы и княжения великого, кинулся в Орду — последнее дело! — домогаться у хана ярлыка на престол Володимерский, великокняжеский, коим по дедине и вотчине повёрстан был он, Дмитрий, великий князь Московский... Но и стыдно было Дмитрию в этих думах, стыдно за род свой, за то, что дед, Иван Калита, оклеветал в прежние годы соперника своего, князя тверского, нашептал на ухо хану пречёрные мысли — и погиб тверской князь в Орде [13] , откуда многие не вернулись... Может, кровь та невинная не даёт покоя ни Михаилу, ни ему, Дмитрию? Хорошо бренному телу: убралось в могилу — и нет его, а дела человеческие, добро и зло остаются на земле и незримо меж людей веками бродят, теням подобно... Что ему суждено будет оставить на сей земле?
12
...на рязанского Олега. — Олег Иванович (? — 1402), великий князь рязанский (с 1350 г.). Отношения Рязани с Москвой неоднократно менялись от союзных к враждебным. Только в 1386 г. в результате дипломатической миссии Сергия Радонежского между Олегом Рязанским и Дмитрием Донским было заключено соглашение, положившее конец усобицам.
13
...дед, Иван Калита, оклеветал в прежние годы соперника своего, князя тверского ...и погиб тверской князь в Орде... — Иван I Данилович Калита (? — 1340), князь московский (с 1325 г.), великий князь владимирский (с 1328 г.). Заложил основы политического и экономического могущества Москвы. В данном случае имеется в виду вероломная расправа хана Узбека с тверским князем Александром Михайловичем (1301 — 1339), соперником Ивана I Калиты за великокняжеский стол. В 1339 г. Александра Михайловича убили в Золотой Орде по навету Ивана I Калиты.
Медленно разгорался зоревой свет, и так же медленно, неприметно слабел свет лампады, розовевшей в углу пред иконами древнего письма, спасёнными при пожаре Кремля четыре года назад. Сколько было их, пожарищ! А вот же стоит снова княжеский терем и дворы боярские, стоят церкви каменные, псковским и новгородским подобны, пречудно отекают Кремль по холму новые, не виданные прежде белокаменные стены. Отныне за ними спокойно. Ольгерд испытал их неприступность, но не довлеет ныне за стенами пребывать — чего высидишь?
Дмитрий тяжело отпрянул от оконца, будто матёрый, но это — от дум, а дальше понёс своё молодое, но крепко сбитое тело легко, упруго ступая по заскрипевшим под тяжестью половицам крестовой палаты. За плотной дубовой дверью послышался шорох. Он знал, что это спешно подымаются боярские сыновья из гридни [14] , по трое спят разом, и мечи под головами. Не торопясь — надо дать им опомниться! отсунул на двери засов и, босой, прошёл, держась половиков, через спальную гридников в трапезную, а оттуда — на рундук. Походя отметил, что проворнее всех вскочил Захарка Тютчев, отрок горячий, языкастый да и драчлив с сотоварищами. Ближние бояре не единожды советовали прогнать его от княжего двора за дерзость, да как прогонишь, коли отец его недавно скончался от старых ран. Зашепталась гридня за спиной, зашикала, кто-то меч уронил со взголовья, кажись, сын костромского воеводы — Арефий Квашня. Перья ощетинили, петушатся один перед другим — кажут, притворщики, что никто не спал. Добрые отроки...
14
Гридня — дружина боярских отроков при князе.
На рундук из поварной подклети подымался тонкий запах дыма и кисло-сладкий дух подошедшего за ночь теста. В полумраке дворовых углов уже кто-то шевелился — конюшенная челядь, должно быть. В одной половине конюшни — ржанье, не его ли любимая белая кобыла Ратница? В подольной стороне двора тихо проскрипели ворота челядные, через них погонят коней на Москву-реку, поить и чистить. Ворот не видно с рундука, они за теремом-гридницей, там спит ещё сотня добрых молодцев-кметей [15] с начальником своим Григорием Капустиным. У половины кметей синяки на лицах — строг с ними Капустин: недавно при дворе поставлен, старается... Слева, над дубовой городьбой двора, над тесовыми, обитыми медью воротами, что как раз выходят на красное крыльцо, подымалась церковь Иоанна Лествичника с колокольнею. Сейчас там стоит неусыпный страж, глядит во все стороны — за реки, за поля, за луга большие и малые, за перелески, дубравы, за монастыри и сёла, за дальние слободы вдоль всех дорог — вдоль Смоленской, Ржевской, Тверской, Дмитровской, Переяславской, Великой Володимерской, Калужской, Рязанской и, понятно, Ордынской, — вдоль всех девяти, не покажется ли откуда ворог или нет где пожара. Стоит страж, и колокол над его головой с отвязанным языком тоже не спит, лишь придрёмывает, тихо позванивая порой на ветру... Заря вырумянила купола ещё трёх церквей — Успенья, Михайлы-архангела и Спаса, что у ворот на торг. Где-то на соседнем дворе бился в конюшне горячий конь, глухие удары копыт по брёвнам разносились в прохладном майском утреннем воздухе. У бояр Беклемишевых, построивших башню в кремлёвской стене у своего двора, распелся петух, ему отозвался со двора Гавшиных. Там, в крепком дубовом подклетье, сидел три года назад князь тверской Михаил. Послушался тогда Дмитрий бояр-советников, заманил Михаила хитростью, будто на совет добрый, а сам посадил его в подклеть, будто татя, пойманного в ночи. Нехорошо...
15
Кмети — переходная, по возрасту, ступень от гридни к боярской дружине.