Дмитроглифы

Берлевог

За валунами они ступили на узкую тропинку и поднялись на вершину скалы. Дима оглядел пейзаж. Сердце его застучало: ни одного знакомого ориентира. Мир словно вымер или, наоборот, только что родился. Бараньи лбы, в изобилии валяющиеся вокруг, были девственно чисты, а те, которые остались на низком западном берегу… Дима нашёл глазами «Оленье стадо в ограде, возраст пять тысяч лет» и чуть не упал с обрыва: там сидела голая старушка и тюкала каменным молоточком по каменному зубилу. Вырезает оленей в виде рогатых скамеечек, прокладывает шпалы-шпалы. Звук ударов далеко разносился в чистом воздухе. Дима дрожащими руками полез в рюкзак за штативом. Такая фотография — это Пулитцеровская премия, рукопожатие от президента Академии наук и сто тысяч долларов за эксклюзивность материала. Нет, двести!

Девушки протестующе закричали и потащили его дальше, на мыс. Дима повырывался, но, увидев островерхие вигвамы и дымок от костра, расслабился. Ладно, сперва он познакомится с пещерными людьми, а потом спокойно снимет всё, что сочтёт нужным. Народ тут приветливый, непуганый, а Гростайн переливается всеми цветами радуги — значит, активен. Надо же! Вляпаться в такое невероятное приключение! Никто не поверит, пока фото не увидит. Сотни, тысячи уникальных снимков. Он будет фотографировать, пока батареи не сядут.

У костерка, в котором потрескивали и дымили ароматные веточки, сидели женщины постарше. Седые волосы заплетены в косы, из бикини торчат морщинистые ноги, а на грудь лучше не смотреть, хотя для фото в жанре суровой документалистики самое то. На валуне, под длинным шестом, на котором красовался череп зубастого тигра или медведя, восседал вождь — похоже, единственный в племени мужик. Нет, понял Дима, единственный в целой вселенной. Единственный в его жизни, сколько бы она ни продлилась.

Жестокие чёрные глаза сверкают под крутыми надбровными дугами, твёрдые губы прячутся в зарослях бороды. Нечёсаная грива откинута назад и открывает шишковатый лоб. Мощную шею украшает ожерелье из чьих-то клыков, а на атлетическом торсе можно пересчитать каждый кубик. Мускулистые руки покоятся на разведённых коленях, оленья шкурка деликатно прикрывает увесистую выпуклость.

Сфотографировать! Уговорить, предложить денег, пообещать отдать негативы — всё что угодно, но сфотографировать это тело, руки и глаза. Спускать затвор снова и снова, пока не кончится плёнка, пока не заржавеет флешка, пока солнце не зайдёт за горизонт. Дима сглотнул, церемонно поклонился и сказал:

— Добрый день, прекрасный доисторический человек! То есть ночь, разумеется. Наконец-то я тебя встретил! — И прибавил: — Спасибо Гростайну.

Человек моргнул, но промолчал, а девушки наперебой заверещали: «Гыр-гыр-гыр!». В их голосах звучала неподдельная радость. Кажется, они рассказывали, как нашли Диму: выпал из серого камня, обаятельный молодой петербуржец, талантливый фотограф, недавно расстался с бойфрендом. Наверняка что-то в этом роде. Во время рассказа они поглаживали Диму и опять целовали ему руки. Пожилые матроны слушали с улыбкой, переспрашивали и издавали разные восклицания — в целом одобрительные. Наконец, женщины умолкли, а мужчина встал с трона-валуна и сказал как отрезал:

— Фыр.

Лица женщин исказились, как лица детишек, которым в луна-парке не купили сахарной ваты. Они начали просить: «Ру, гыр-гыр-гыр», а некоторые слёзно взывали на одной ноте: «Ру! Ру!». Это его имя! Двухметровый самец со сладостными выпуклостями носит строгое и элегантное имя: Ру.

— Фыр! — повторил вождь и указал пальцем на Гростайн.

Женщины горестно примолкли и засобирались в путь. Кажется, только что Диме отказали в гостеприимстве. Он оторвался от созерцания косых, икроножных и дельтовидных мышц и заявил:

— Уважаемый Ру! Как царь этой местности вы имеете полное право прогнать меня из своей страны и… и из своего времени, но, поверьте, вы совершаете огромную ошибку! Я знаменитый русский фотохудожник Дима Сидоренко! — Под сердитым немигающим взором он сбился и сознался: — Ладно, пока не знаменитый, но я прославлюсь на весь мир, если вы разрешите снять вас и ваших жён. И… и ваших прелестных дочерей, разумеется, и… ваших бабушек… Или кто они вам? Послушайте, вы прославитесь на весь мир! Вашими глазами будут восхищаться в Нью-Йорке, о ваших руках будут мечтать в Милане, а ваши бёдра сведут с ума парней в Трухильо. Это в Перу, не подумайте плохого!

Ру кивнул, и девушки подхватили Диму под руки и потащили к пляжу. Какое коварство! Только что стояли на коленях и щебетали о любви, но по приказу вождя мгновенно превратились в беспощадных фурий. О, женщины!

— Ру, ну пожалуйста! Дай мне хоть бараний лоб сфотографировать! — закричал Дима, когда его проносили мимо шикарного вида на западный музейный сектор. Старушка всё ещё тюкала молоточком. — Всего пару кадров! Я хоть денег заработаю, студию куплю!

— Фыр-фыр, — ответил Ру.

— А-а-а, фыр-фыр?! — разозлился Дима. — Да ты хоть знаешь, верзила саблезубый, сколько стоит аренда фотостудии на Васильевском? Сколько стоит нормальный свет? А камеры, линзы, фильтры? Ты думаешь, это легко — жить в двадцать первом веке и зарабатывать на еду, учёбу, путешествия, на парней, в конце концов? Мне нужны деньги! У меня три месяца не было секса!

Само вырвалось. Дима надулся и молчал до самого Гростайна. Его протащили по пляжу и опустили на песок у портала. Он расстелил оленью шкуру, лёг на неё и сказал:

— Устал я чего-то, тяжёлый выдался денёк. С самого утра дерьмо валится, как из дырявого бомболюка. Немного полежу, а потом полезу домой. Вы не ждите меня, занимайтесь своими делами, вон у вас сколько каменюк недоделанных.

Ру взревел, схватил его в охапку вместе со шкурой и воткнул головой в скалу. Дима охнул. Разноцветный мерцающий кисель с прошлого раза несколько загустел и консистенцией напоминал крутое тесто. Получив пинок под зад, Дима проломился сквозь портал и упал к ногам норвежского бомжа.

— Ты вернуться! — заорал тот.

Дима подтянул джинсы и спросил на английском языке:

— Кто ты такой, а? Как ты узнал про портал? Откуда у тебя ключ от музея? Выкладывай!

***

— Я проработал в музее пятнадцать лет, прежде чем меня выгнали. Они решили, что я сошёл с ума, помешался на этом камне. Никто не верил, что я собственными глазами видел, как человек прошёл через портал. Сказали, у меня галлюцинации, мне надо лечиться…

— Что за человек?

— Я его не разглядел. Той ночью я сидел в засаде, как всегда во время геомагнитных бурь. Наблюдал, как светится камень, и ждал какого-нибудь чуда. Я всегда верил, что это портал в другой мир, а не просто естественная выемка, отколовшийся кусок породы. И вот однажды кто-то открыл дверь своим ключом и юркнул в портал. Прыг — и нет его. Я успел заметить только блеск очков. Я даже не понял, мужчина это, женщина или Гарри Поттер. А ты там кого-то видел?

— Да там полно народу, — проворчал Дима. — Значит, тебя уволили после того, как ты начал болтать о человеке, который исчез в камне?

— Ну да, моя теория блестяще подтвердилась, и я не мог молчать! С тех пор я прихожу сюда тайно, когда смотрители расходятся по домам.

— И чем ты тут занимаешься?

— Караулю того человека, пытаюсь взломать портал. Видишь татуировки?

Дима взглянул на руки, хаотично забитые рисунками, и увидел знакомые линии:

— Это же символы Гростайна! Зачем ты их наколол?