Дмитроглифы

Берлевог

Ру зарычал и забился в конвульсиях, сжимая Димины запястья с такой силой, словно хотел их сломать. Дима тоже задёргался. Он пытался освободить руки, чтоб помочь себе, снять нестерпимое напряжение, но не успел. Внутри вдруг запульсировало — непривычно и сухо, как гроза без дождя, — а потом его накрыло. Он кончал не членом, а всеми внутренностями, спинным мозгом и даже головой. Он кричал в голос, а из него брызгало и лилось, и это было лучшее, что с ним случалось в постели. Дима потерял сознание.

Он выплывал из оргазмического марева, как субмарина с пустыми балластными цистернами всплывает со дна моря. Опустошённый до звона, счастливый до самозабвения, усталый до обморока, он потянулся за одеждой, но рубашка и штаны уже дотлевали в очаге. Сгорела лягушачья шкурка в пламени любви, придётся царевичу другие портки искать. Он надел мятые шортики, майку и вышел на улицу.

— Гыр-гыр-гыр! — заверещали девчонки, гладя его ноги, руки и помятую попу.

— Что, провожать меня собрались? Ваш босс, я так понимаю, снова куда-то ускакал? Признавайтесь, у него есть тайный бункер?

— Гыр! Гыр!

— Ну и правильно! Когда у человека двадцать жён, без тайного бункера ему не выжить, — Дима шмыгнул носом. — Повезло вам, девки, с мужем, берегите его. Лучший ёбарь неолита. Впервые без рук кончил… сука…

С песнями и плясками девушки проводили его до Гростайна, который сиял огнями, как вход в гей-клуб. Дима тронул камень и не почувствовал преграды: ни желе, ни пластилина. Стопроцентная активация портала.

— Ну, что? Мне пора, сёстры мои молочные. Меня ждёт слава. Не поминайте лихом! Му, ты супер!

Девчонки бросились обниматься, и Дима расцеловал каждую, кто сумел к нему пробиться. Потом, растроганный и всё ещё оглушённый, шагнул в двадцать первый век.

========== Часть 3 ==========

Июль баловал петербуржцев ливнями, грозами и ночными заморозками. Каждый день женихи и невесты боролись со шквальным ветром, который выворачивал зонты наизнанку, а Дима фотографировал их отражения в лужах и успокаивал: «Дождь — это символ плодородия», хотя был уверен, что дождь на свадьбу — это к слезам.

Вечером он приходил домой и лежал на раскладушке с ноутбуком. Ему нужно было обрабатывать свадебные фотографии, ставить невест на ладошку, а женихов класть на руки друзьям, но вместо этого он читал в интернете стишки-пирожки и тестировался на интеллект. Выходило, что он очень умный. Если его донимал голод, он заваривал куриный доширак. Так проходили дни и недели, но легче ему не становилось. Случайно сжечь флешку с уникальными фотографиями — это ещё полбеды; катастрофа в том, что он обнаружил невосполнимую потерю только в Питере. Дима в сотый раз вызвал в памяти картину дымящихся останков рубашки и застонал от горя.

В тот день, когда он выпал из Гростайна в дружеские объятия профессора Олафсона, за дверью музея бесновался Антон:

— Эй, мужик, выходи, или я всё тут разнесу! Последний раз Диму видели с тобой! Куда ты его увёл? Верни мне моего парня!

Английский язык Антон знал, но орал почему-то на русском. Олафсон испуганно прошептал:

— Этот человек целый день за мной гоняется. Кто это? Твой муж? Такой страстный! Я его боюсь.

— Я сам его боюсь, — буркнул Дима. — Он то пассивный как дохлый тюлень, то отжигает за троих. Подожди меня тут, о’кей? Я разберусь с моим бывшим, потом вернусь и всё тебе расскажу. Олафсон, ты не представляешь, как там здорово!

Но вернуться Диме не удалось. Антон, переволновавшийся за последние сутки больше, чем за всё время их знакомства, накинулся на Диму с претензиями и даже немного побил. Дима отвечал в меру сил, но весовые категории были не равны, к тому же он стеснялся драться на глазах туристов. Некоторые достали телефоны, чтобы заснять видео потасовки. Подняв руки в жесте капитуляции, Дима сел в машину. Антон сообщил, что они выбились из графика, а кемпинг, в котором планировалась ночевка, уже закрылся, поэтому придётся вернуться в Финляндию и проложить новый маршрут с учётом отставания. Как говорил Суворов, дисциплина — мать победы. Мать-мать-мать. Дима сполз по сиденью, надвинул на глаза бейсболку и притворился мёртвым. На самом деле он перебирал свои эротические переживания, как Кощей Бессмертный перебирает злато и серебро. И часа не прошло, как он лежал под Ру. Стоял. Задом стоял, передом лежал.

— Так где ты шлялся целые сутки? — спросил Антон, когда выехал на трассу. — Почему телефон был вне зоны?

Дима не ответил. Он загородился от Антона волосатой грудью Ру, его мускулистыми ногами и толстым пенисом и чувствовал себя как в домике. Никакой враг не заберётся внутрь, пока там горячо, и влажно, и пахнет…

— Чем от тебя воняет?

— М-м-м… оленями?

Антон нюхнул в сторону Димы и скривился. Задумчиво проехал ещё с километр и затормозил на обочине горного серпантина.

— Нет, олень — это я. Рогатый такой олень. От тебя несёт коньяком, потным мужиком и спермой.

— Не может быть.

— Какая же ты блядь, Дима! Я переживал, что бросил тебя на дороге, где одна машина в час проезжает. Думал, ты плачешь там в тундре и делаешь правильные выводы. Раскаиваешься… А ты за сутки успел кого-то подцепить, переспать с ним и сидишь теперь передо мной и хлопаешь глазами, как пьяная школьница. Кто он?

Дима сглотнул и выпрямился. Если получать по морде, лучше сидеть, а не лежать.

— Я попал в прошлое. Познакомился с вождём племени…

— Ты дебил?

— Когда-нибудь это должно было случиться. Я тебя не люблю.

— А его что, любишь?

— Да.

Антон вышел из машины и попинал камни на обочине. Пыль относило в сторону обрыва, и она медленно исчезала за ограждением. Дима сжался на сиденье. Антон сел в машину, пристегнулся ремнём безопасности и сказал:

— Я довезу тебя до ближайшего аэропорта. Полетишь в Хельсинки, оттуда доедешь до дома на автобусе. Соберёшь вещи и свалишь из моей квартиры. Всё понял? Возражений нет?