Дмитроглифы

Берлевог

— Извините меня, ради бога, — залепетал Дима, чувствуя как загорелись уши. — Я, кажется, обознался. Господи, как стыдно-то…

— Ничего, молодой человек, бывает. Я со своими минус пять тоже часто ошибаюсь, — доцент улыбнулся, и сходство с Ру рассеялось.

Интеллигентная близорукая улыбка смягчила и опростила его лицо. Он стал похож на соседа-ботаника, который попадался Диме под ноги в коридорах коммуналки и неизменно извинялся. Наверное, за то, что мешал Диме таскать туда-сюда гигантские софт-боксы.

— Если вы на меня не сердитесь… извините, не знаю вашего имени?

— Рудов Олег Петрович к вашим услугам.

— Дмитрий, — представился Дима. — Если вы и правда на меня не сердитесь, Олег Петрович, разрешите угостить вас кофе и пирожными. Я должен как-то загладить свою дикую выходку. Это всё из-за него, нервы ни к чёрту.

— Ну, что вы, не стоит…

— Или вы предпочитаете пиво и колбаски? Я не отстану. Пожалуйста! К тому же есть серьёзный разговор, я ведь не просто так пришёл.

— Ну, хорошо, Дмитрий, пойдёмте. На сегодня я свободен. Выпьем по чашечке кофе, но с одним условием, — Олег Петрович вышел из-за стола и надел зелёные резиновые сапоги. — Вы расскажете мне о человеке, с которым меня перепутали. И про неолит тоже, я всё-таки историк, мне интересно.

***

Как все высокие грузные люди, пренебрегающие спортом, Рудов сутулился и был неуклюжим. Старомодный костюм и резиновые сапоги превратили бы его в законченного фрика, если бы не свежее одухотворённое лицо. Дима подумал, что такой препод должен нравиться студентам. По крайней мере, ему самому во времена студенчества именно такие и нравились — мягкие, добродушные и глубоко влюблённые в науку.

Они сидели в полуподвальном ресторанчике у выщербленной кирпичной стены, которая наверняка помнила и работяг с завода Карра и Макферсона, и их возлюбленных белошвеек. На столе горела свеча в латунном подсвечнике и остывал «Айриш кофе», наполняя воздух жарким ароматом ирландского виски.

Дима шиковал. Денег у него было мало, и жил он в режиме строгой экономии, но внезапное желание обаять доцента победило здравый смысл. Дима заказывал уже третью порцию кофе и всё рассказывал, рассказывал Олегу Петровичу свою невероятную историю. О том, как поссорился с бойфрендом и пошёл бродить по музею петроглифов. Как познакомился с профессором Олафсоном, которого уволили за абсурдные теории и общую психическую нестабильность. О том, как профессор открыл ему портал в прошлое, и Дима провалился в каменный век. О том, как встретил там великолепного дикаря, отказался разделить ложе с его жёнами и в итоге соблазнил его самого. О том, как просрал флешку со ста двадцатью восемью гигабайтами сенсационных фотографий.

Олег Петрович пил кофе, фыркал и смеялся над тем, как Дима в лицах изображал то профессора Олафсона с его корявым русским, то разъярённого Ру с его «пуу-пуу хрям-хрям», то несчастного Антона, который так и не понял, какая муха укусила его парня. Отсмеявшись, Олег Петрович сказал, что фотографии Димы (если он их добудет и они окажутся подлинными) взорвут научное сообщество почище Хиросимы. Это будет открытие века, Нобелевская премия мира и деньги, которых хватит до конца жизни.

— Вот и я так думаю! Поэтому коплю деньги на вторую экспедицию, — поделился Дима, довольный реакцией слушателя. — И таких глупых ошибок я больше не совершу. Слишком дорого они мне обходятся.

— О, да, — согласился доцент, — как ни прискорбно осознавать, деньги в нашей жизни играют немаловажную роль. Если бы я был богат, я бы целиком посвятил себя разгадке археологических тайн.

— Типа Гростайна?

— Да, типа Гростайна. К сожалению, моей зарплаты едва хватает на жизнь. Я и не мечтаю увидеть норвежские петроглифы собственными глазами.

Дима подумал, как было бы удобно взять доцента с собой. Во-первых, он всё-таки специалист по каменному веку, во-вторых, приятный собеседник, в-третьих, симпатичный мужчина, несмотря на облезлый пиджак со значком. Весь вечер Дима присматривался к Олегу Петровичу и подмечал детали: жест, которым доцент заправил за ухо прядку волос, манеру смеяться, откидывая голову назад, отставленный мизинец.

Основательно захмелев, Дима спросил:

— А сколько вам лет, Олег Петрович?

— Двадцать девять.

— Ого! — вырвалось у Димы.

— Думали, мне сорок? — он горько улыбнулся. — Я живу с матерью, она тяжело больна. Это налагает определённые обязательства.

— Сочувствую. Вы не женаты?

— Нет, я одинок.

Дима помялся и спросил в открытую:

— А вы не гей случайно?

Доцент сгорбился ещё больше, уткнулся носом в кофейную пенку и пробормотал:

— Я… я не знаю… теоретически такая вероятность не исключена… но я не проверял…

***

Перед Ру было неловко. Теперь, засыпая, Дима представлял не красавца-мачо с кубиками на прессе, а скромного и обаятельного увальня. Было в доценте Рудове что-то невыразимо притягательное: добрые влажные глаза, тихий нрав, увлечённость археологией и преподавательской деятельностью. Все разъехались на раскопки, а он торчал в своём институте с утра до ночи. Подтягивал отстающих студентов, принимал экзамены.

Дима представил, как входит в аудиторию, а там никого нет, только Олег Петрович сидит за столом и что-то пишет.

— Я бы хотел пересдать экзамен по истории неолита.

Доцент поправляет очки:

— Похвальное усердие, Дмитрий. С чего начнём?

Дима усмехается одним уголком рта и разворачивает стул с Олегом Петровичем в свою сторону.

— Вот с этого, — приседает и расстёгивает молнию на старомодных доцентовых брюках.

— Что вы делаете! — говорит Олег Петрович. — Прекратите, я не гей… то есть я не уверен, но… пожалуйста, не надо… о, да, да…

На этом фантазия обрывалась, и Дима дрочил, ни о чём не думая. Через несколько дней он так соскучился по Олегу Петровичу, что пригласил его в кино. И тот согласился.

Они договорились встретиться на площади Восстания, и сердце Димы ёкнуло, когда он различил в толпе высокую неуклюжую фигуру. Олег Петрович ускорил шаг и запыхавшись спросил:

— Я опоздал, да? Прошу прощения, час пик, мне пришлось пропустить два автобуса.

— Всё нормально, мы успеваем на наш сеанс. Надеюсь, вам нравятся истории про Тарзана? — спросил Дима. — Я с детства был влюблён в этого дикаря. Помню, выпросил у родителей стольник, чтобы купить журнал с его фотографией.

— Кажется, ваши пристрастия с возрастом не изменились, — мягко пошутил Олег Петрович, а Дима подумал, что в данный момент не дал бы за Тарзана и трёх копеек.